Впрочем, Долин предпочитал держаться от нее подальше – вот уже четыре года Кнопа испытывала к нему романтические чувства. Раньше, когда ей было семнадцать, отделаться от нее было нетрудно, но повзрослев, она стала довольно настойчивой и, похоже, всерьез собиралась прибрать его к рукам.
— Привет, Кнопа! – кинул в ответ Долин и, ссутулившись, пока девушка не успела взять его в оборот, ускорил шаг.
Хижина Акимова располагалась в самом центре поселка и отличалась от остальных размерами и качеством постройки – крепкий сруб из обтесанных бревен, щели законопачены мхом, крыльцо с козырьком, массивная дверь, дымоход от чугунки, выходящий на плоскую крышу. Крыши, правда, как таковой не было – ее роль исполняли обмазанные засохшей глиной доски. Окон тоже не было – сохранять тепло важнее.
Проведя подошвами кед по углу ступени, Долин стер прилипшую к ним грязь и по–хозяйски вошел в дом.
В просторной, освещенной лучинами комнате шло не то собрание, не то суд. Акимов, кутаясь в ватник, сидел за массивным письменным столом, принесенным с корабля. Перед ним стояла пара – мужчина и женщина средних лет. Мужчина мял шапку, женщина, казалось, была готова взорваться от гнева.
У одной стены на лавке восседало руководство общины: Доктор – седой старичок, бывший профессор, Прохор – лысый мужчина за пятьдесят, заместитель Акимова, бывший агроном, Савельев – парень двадцати девяти лет, бывший авиа–инженер ответственный за всю способную работать электронику, оружие и генератор, Платонов – комендант поселка, бывший полковник МВД, заведующий хозчастью.
Взмахом руки поприветствовав присутствующих, Долин прошел к стоявшей в центре комнаты чугунке, сел на корточки и принялся греть окоченевшие руки. В чугунке весело потрескивало пожирающее дрова пламя, от нее тянуло жаром. По телу мгновенно начала разливаться приятная нега.
— Тебя стучать учили? – проворчал Акимов.
За прошедшие пять лет он сильно изменился – из молодого, жизнерадостного лейтенанта, он превратился в осунувшегося, сгорбившегося от навалившихся на него обязанностей старика. Тогда, в прошлой жизни, он еще был полон веры, что все эвакуировавшиеся из Питера люди выживут, но прошло пять лет, и его вера исчезла без следа. Больше он не был уверен ни в чем. Жуткая первая зима, унесшая жизни половины населения общины, и воспоминания об обтянутых кожей людях, ходячих скелетах, навсегда изменили его. Они сломали его.
На отборе в полицейский спецназ, когда по городу прошел приказ о всеобщей эвакуации, ему и другим претендентам выдали оружие и велели спасать кого можно. И Акимов, взяв на себя роль командира, спас. Почти шестьдесят тысяч человек. Но выводя из Питера людей, он не имел ни малейшего представления, на какую мучительную смерть он обрекает большинство из них. А поняв, он начал жалеть, что выжил. И продолжал жалеть до сих пор.