— Это такой сложный вопрос, дитя мое. Что касается мальчика, то, поскольку Эдмунд — будущий наследник, он должен получить все положенное. Я не думаю, что мистер Брэйзен станет возражать против такой постановки вопроса. Но этот ребенок всецело принадлежит отцу, поэтому именно ему решать, как воспитывать собственного сына. — Она остановила Хелен, которая хотела прервать ее рассуждения, и продолжила: — Позволь мне договорить. Возможно, однако, что он согласится оставить ребенка в нашем доме, как если бы он определил его в какую-нибудь богатую семью для получения образования. Обычно это происходит не раньше, чем мальчику исполнится семь или восемь лет, но в подобных обстоятельствах ему может понравиться ваша идея.
— А Изабелла? Что же будет с ней? — с волнением спросила Сесилия.
— Она другое дело. Она его жена. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, даже просто игнорировать ее, бить ее, если такова его воля. Мы не имеем права вмешиваться, и ему может показаться неприличной наша уверенность в том, что мы позаботимся о ней лучше, чем он, ее муж.
— Но, матушка! — воскликнула Хелен.
— Но, матушка! — воскликнула Сесилия.
Элеонора вновь приступила к работе.
— Это неправильно, даже если все, что вы говорите, правда. Прекратите кудахтать, как куры перед лисой. Полагаю, в ваших словах есть здравый смысл, поэтому я предложу мистеру Брэйзену разделить с ним заботу о больной жене и маленьком ребенке, поскольку это непосильная нагрузка для него и его слуг, — с иронией в голосе Элеонора выделила последние слова. — Я намерена уже завтра переговорить с ним по этому вопросу. Спасибо, дети мои, за предложение.
Эзра Брэйзен был не чета Элеоноре Кортени в искусстве принимать решения и добиваться того, чего хочешь. Она стремительно вошла в дом и так же стремительно его покинула, договорившись, что Изабеллу и ребенка отправят в Морланд-Плэйс на следующий день. Она позволила ему сохранить достоинство в этой ситуации, притворившись, что эти договоренности носят временный характер. Но они оба понимали, что Изабелла не вернется в город.
Элеонора была откровенно шокирована состоянием дочери. Она никогда раньше не наносила визитов на Коуни-стрит: социальное положение ее дочери после замужества оказалось ниже, чем до него, поэтому Изабелла могла приезжать к матери, но не наоборот. Элеонора не была готова к тому, что увидела. Изабелла лежала на грязной постели, похоже, ее не купали несколько недель, так как от нее исходил неприятный запах, а в спутанных волосах ползали вши. Она была измождена до такой степени, что под ее глазами залегли глубокие тени, а щеки запали. Изабелла бормотала что-то невразумительное монотонным голосом, ее пальцы все время цеплялись за грязные простыни. Элеонора не могла поручиться, что ее дочь понимала, о чем ей говорят. Она даже не была уверена, что та узнала в Элеоноре свою мать.