Однажды на озере около проруби ее остановила Акулина Егоровна:
— Погляжу на тебя, Галя, станешь ты бабой и не заснуть спокойно ни одному рябиновскому мужику.
— Пусть не спят.
— Они и тебе покою не дадут!
— Ничего. Отобьюсь как-нибудь! — Галка подняла коромысло.
— Постой, постой! — Акулина Егоровна оглянулась. — А скажи ты мне, девка, от кого все-таки у тебя брюхо-то?
— От тебя, тетя!
— Не шути, Галя, слушок ползет, будто без Виталька мово тут дело не обошлось. Ты скажи честно, я с ним скоро расправлюсь!
Галка захохотала:
— Я с твоим Виталькой, тетя, на один гектар не сяду. Не то что это дело.
— Погоди, погоди, да неужто директор, Степан Павлович?
— Так неужто твой Виталька, тюремщик конопатый!
Галка легко вскинула коромысло и пошла круто, не оглядываясь.
— Гляди, девка, пробросаешься!
— Не бойся, тетя Акулина, не пробросаюсь.
Вечером в клубе, после концерта, к ней подошел Виталька.
— Ты не торопишься? Поговорить бы.
— О чем?
— Так надо, поди, нам с тобой о ребенке подумать.
— Почему это нам, да еще с тобой?
— Но, Галя, ребенок-то наш, совместный…
— Никакого касательства ты к ребенку не имеешь. И не твой он вовсе. Не мели, рыцарь.
Спесь с Витальки сошла, как шерсть-линька со старого зайца.
— Ты, значит, против!?
И опять Галка начала смеяться, как там, на озере, у холодной парной проруби.
— А ты, поди, думал, что «за». Сейчас кинусь на тебя. Жених — перестарок, блатной. Не из той я породы, товарищ!
Все эти маленькие стычки зажигали в сердце Галки большой ровный огонь. Она обдавала собеседников загадочным взглядом.
— Эта двухжелтышная, кому если в жены попадет, — приценивался Увар Васильевич, — эта выкрасит и выбелит. И печкой по голове будет бить — все в радость. Чистая Фешка, только, пожалуй, еще похлеще.
Новогодний праздник отец, мать и Галка встречали в школе.
Залитые ярким светом коридоры и классы были полны родителей и ребятишек. Ученицы старших классов, одетые в белые шелковые платья, в кокошниках, поздравляли взрослых у входа, усаживали кто куда хотел. Работала комната сказок, и концертный зал, и буфет, и кинозал, и аттракционная. Было шумно и жарко. Степан пожимал руки отцу и матери. Он был изящен в своем новеньком черном костюме, в белой рубашке с черным галстуком.
Около двенадцати Увар Васильевич пригласил их в кабинет Степана и вывернул из полушубка бутылку шампанского. Отец, мать, Степан с Уваром Васильевичем выпили по полному фужеру.
— С Новым годом, Степан Павлович! За твое здоровье! — говорил польщенный вниманием отец.
Снился в ту ночь Галке сон, от которого долгие дни она не могла уйти. Дед Увар говорил Галке и Степану смешные слова: «Если для тебя замуж выскочить так же легко, как высморкаться, значит, замуж не ходи. Если ты задумал жениться, так знай — это дело нешуточное: жениться — не лениться, хоть неохота, да вставай». Кругом были люди, и она держалась за руку Степана. И рука у него была как будто сплетена из березовых корней, колючая и твердая. Какой-то похожий на Витальку парень громко кричал, называл Галку и Степана женихом и невестой. И Галке было нисколечко не стыдно… А потом слышала она шепот матери: «Ненаглядные вы мои детушки! Сегодня я вас называю парнем и девушкой, женихом и невестушкой… Берегите себя, берегите то, что соединило вас!»