Я безмятежно вдыхал свежий морской воздух, готовясь к последнему рывку.
Самоубийство — это как прыжки с парашютом: первый прыжок навсегда останется лучшим. Повторение приглушает эмоции, рецидив притупляет чувства. Тем утром я даже не испытывал страха. Стояла чудная погода. Ясное небо, резкие порывы ветра в лицо. Разверзшаяся у моих ног пропасть манила, готовясь принять меня в свои объятия. Затаившись внизу, море от нетерпения закусывало свои пенные губы.
Еще мгновение — и прыгаю.
Я даже рассердился на себя из-за того, что до такой степени спокоен. Зачем корить себя за то, что пропал аппетит к самоубийству, если на сей раз осечки не будет? Выше голову! Напряги нервы! Больше ярости! Заведись! Пусть хоть твое последнее чувство будет, по крайней мере, настоящим чувством!
Бесполезно. Равнодушие не покидало меня, и я начинал упрекать себя в равнодушии. Затем я стал упрекать себя в том, что упрекаю себя за равнодушие! Но к чему все эти упреки, если я как раз и хочу умереть, чтобы положить конец упрекам? И зачем в последнюю минуту своей жизни я придаю такое значение этой самой жизни, которую покидаю именно из-за того, что она ничего не стоит?
Нет, пора прыгать.
Вот только отпущу себе еще пару секунд, чтобы все же почувствовать, какое это счастье — покончить с этим навсегда!
Я размышлял о том, как легко избавиться от всего этого, как просто и умилительно истекают последние мгновения моей никчемной жизни. Начинаю пританцовывать от нетерпения. Вот, сейчас, легкий разбег и…
— Дайте мне двадцать четыре часа!
Мощный раскатистый мужской голос долетел до меня с очередным порывом ветра. Я сначала даже подумал, что мне просто почудилось.
— Да, дайте мне двадцать четыре часа, и ни часом больше! На мой взгляд, этого будет достаточно.
Раздавшийся повторно голос заставил меня повернуться, чтобы увидеть лицо, которому он принадлежал.
Одетый во все белое мужчина сидел, нога за ногу, на раскладном пляжном стуле, опираясь руками, усыпанными перстнями, на набалдашник трости из слоновой кости, и пристально рассматривал меня с головы до ног, словно выбирал товар в витрине магазина.
— Разумеется, необходимо, чтобы мне хватило воображения, но это… не так ли…
Мелкий смешок закончил фразу, мелкий икающий смех, похожий, скорее, на сухой кашель. Его тонкие усы растянулись в улыбке, приоткрыв ряд ослепительных зубов — причем, не ослепительно белых, а ослепительно разноцветных, поскольку они сверкали на солнце всеми цветами радуги.
Я подошел к нему поближе.
Передние зубы и резцы незнакомца были украшены драгоценными камнями.