— Не сравнивай, ради Бога, мое творение с этой ничтожной мышью.
— Я не буду позировать обнаженным.
— А ведь твои братцы даже не думали ломаться. И оголялись перед фотографами гораздо менее престижными, чем те, кого я приглашаю ради тебя.
— Меня не греет мысль, что я окажусь в конце концов на дверце рабочего шкафчика какой-нибудь кассирши из супермаркета.
— Это приказ. Ты не имеешь права даже обсуждать его.
— Я распоряжаюсь своей обнаженностью.
— Ты больше никаким образом не распоряжаешься своим телом. Ты подписал бумаги, забыл?
— Но это не касается моей наготы. Она пока принадлежит мне.
— Ни в меньшей степени, чем все остальное, связанное с твоим телом.
— Дайте мне время.
— Ладно, в конце концов, ты прав. Подождем немного. Со временем фотографии лишь подорожают.
С каждым днем передвигаться становилось для меня все легче и легче. Сюрреалистический бред, которым вдохновился мой Благодетель поздним, освещенным рыжей луной вечером, отвечал, скорее, эстетическим, чем практическим целям. Это замечание, сформулированное в ругательной форме, сорвалось с моих губ однажды утром, когда я мочился, морщась от боли.
— Дорогой мой Адам бис, — ответил мне Зевс холодным тоном, — если вы жаждали чего-то практичного, вам не следовало отдаваться в руки гения.
— Но все же.
— Если вы хотели чего-то практичного, вам нужно было остаться той серой личностью, какой вы были до этого. Природа — вот настоящий специалист по практичности! Практично и недорого. Отличное соотношение цены-качества. Инженер бедных душ. Вы хотите вернуться в свое прежнее состояние?
Не имея больше аргументов, я решил свыкнуться со своим новым телом, не жалуясь на жертвы, которых требовало искусство.
Вскоре я достиг в этом определенных успехов и уже мог принимать участие в трапезах вместе с остальными обитателями виллы. Я восседал во главе длинного, пятнадцатиметрового стола прямо напротив Зевса-Питера-Ламы, который не сводил с меня восхищенных глаз, — так смотрит на своего любимого сына заботливый родитель.
Зевс строго-настрого приказал мне не произносить ни звука на публике, что немного расстраивало меня, однако нисколько не смущало тридцать красоток, которые галдели за столом, каждая о своем, озабоченные лишь тем, чтобы соблазнить Зевса. На протяжении всего обеда — от закусок до кофе — прекрасные нимфы посматривали на меня с тем уважением, с которым любуются величественным букетом цветов, что давало мне возможность спокойно наблюдать за ними. Однако затем, когда Зевс удалялся до вечера в свою мастерскую, они не упускали случая при встрече отпускать в мой адрес злые колкости.