Существует научная теория, по которой как характер нынешней французской нации, так и особенности политического устройства и быта французов объясняются преемством от народа, который жил прежде них на почве Франции. Это были кельты или галлы, давшие и стране имя Галлия. Имеется весьма живая характеристика этого племени в сочинении Юлия Цезаря, который 9 лет провел между галлами, успел хорошо узнать их и написал историю своих войн с ними. Он описывает галлов как народ в высшей степени легкомысленный, падкий до новостей, всегда действующий под первым впечатлением. Более всего они увлекались собой, отличались необыкновенным национальным тщеславием, заносчивостью и хвастливостью. Война была любимым их занятием, они вели войну для войны и военной славы. Бывало, раненый галл сам расширял рану, чтобы она казалась шире. Военное дело и искусство говорить громкие фразы — самые выразительные черты галлов. В политическом устройстве их древние указывают такие черты, которые сближаются с французскими. Галльское сословие военных людей, или всадников (equites), напоминает рыцарей, брейры, или племенные князья, содержащие многочисленную дружину, иногда доходящую до 10 000, сходны с средневековыми баронами. Клиентальные отношения одного племени к другому похожи на феодальную зависимость; могущественный класс духовенства, владеющего светскою властью, напоминает римское папство. Все эти черты дали происхождение теории, которая объясняет многие факты французской истории заимствованиями от кельтов. Заключения о близком сродстве нынешних французов с древними кельтами сделались, можно сказать, общим местом. И тем любопытнее эта научная, а в некоторых случаях и политическая теория, что прямой физиологической преемственности между этими двумя народами нельзя установить.
Как бы то ни было, самая блестящая характеристика французов, какую можно только указать, сделана под влиянием Цезаря. Такова страница Токвиля «Старый порядок и революция»: «Из всех явлений французской истории наиболее странным и наиболее необыкновенным кажется сам французский народ. Был ли когда на свете народ, более исполненный контрастов и более способный вдаваться в крайности, более руководящийся чувствами и менее принципами, стоящий то много выше, то много ниже общего уровня человечества, народ столь неизменный в главных своих чертах, что его легко можно узнать в рассказах Цезаря, и столь переменчивый в своих ежедневных помыслах и наклонностях, что нередко он сам для себя становился неожиданным зрелищем, и сам, не менее иностранцев, принужден изумляться при виде собственных дел своих; народ, более привязанный к своему дому и к своим привычкам и, вместе с тем, более способный все изменять и идти на край света, коль скоро он вышел из обычной своей колеи; непокорный по самой своей натуре и уживающийся с произвольным и насильственным правлением одного лица гораздо охотнее, чем с разумным и свободным правлением лучших граждан; никогда не свободный настолько, чтобы нельзя было поработить его, и никогда не порабощенный так, чтобы он не мог свергнуть с себя иго; не знающий границы ни в рабстве, ни в свободе; годный на все, но стоящий на высшей степени совершенства только в военном деле; народ, более преклоняющийся перед случаем, перед силой, перед успехом и блеском, чем перед истинной славой; более способный к героизму, чем к добродетели; к гениальности, чем к здравомыслию; к составлению колоссальных замыслов, чем к совершению великих предприятий: самая блестящая и самая опасная нация в Европе, попеременно возбуждающая к себе удивление, ненависть, жалость, страх, но никогда не равнодушие».