Собор Богоматери был огромен, нелеп и прекрасен. Строился он почти два века, так что отдельные его части не вполне сочетались друг с другом, а в интерьере переплелись самые разные стили. Но я не пурист, и мне это нравилось, потому что создавало впечатление не просто здания, а какого-то живого организма. Алекс, разумеется, утаил от нас, что в соборе висят четыре картины Рубенса, однако я хорошо подготовилась дома и сумела их найти.
Время пролетело незаметно, пришлось с неохотой возвращаться обратно в автобус. Далее предстоял длинный переезд, а вечером — Париж. Господи, неужели правда? Слова звучат музыкой: вечером — Париж…
* * *
Когда мы въехали на окраину этого города, у меня буйно заколотилось сердце. Хотя вроде бы — окраины себе и окраины, но ведь Парижа! Потом я вдруг стала узнавать никогда не виденный прежде пейзаж. То ли я жила здесь в прошлой жизни, то ли масса прочитанных книг и просмотренных картин всплыли в памяти и дали этот поразительный эффект. А когда мы ползли по какому-то мосту мимо Нотр-Дам, я вдруг обнаружила, что совершенно счастлива.
— Что, опять напилась? — с завистью спросила Настя. — Дай и мне.
Я повернулась к ней. Действительно, я была пьяна, но спиртное тут было ни при чем. Впервые за последние дни мне стало по-настоящему легко. Даже вина перед Яной за корону загадочным образом улетучилась. Нет, я попытаюсь вернуть пропажу, но заранее твердо знаю, что так или иначе все будет хорошо. Либо корона найдется, либо окажется, что она не нужна. Потому что мир прекрасен!
Скажу еще по-другому. В басне про стрекозу и муравья я скорее муравей — предусмотрительный умник, глядящий вдаль. Однако в наши времена предусмотрительность бессмысленна, жизнь нарушит любые планы. В России, по крайней мере, это так. Глядеть же вдаль — верный способ получить инфаркт от нервного стресса. Лучше жить одним днем, меньше будет переживаний. Вот что подсказывает моя муравьиная сущность, и я упорно принялась переделывать себя в стрекозу. Только преуспела, боюсь, не слишком.
Париж решил сложную задачу в единый миг. Я влетела в него легкомысленнейшей из стрекоз. Я простодушно щелкала фотоаппаратом, хоть и понимала, что на ходу, да еще через окно, ничего не выйдет. Тра-та-та! Я была в Париже.
Оживленный Алекс балаболил без передышки. Конечно, привередливый эстет мог бы найти в его экскурсии недостатки. Например, одна из улиц, по его словам, была названа в честь известного балеруна Дягилева (слова «балерун» в литературном языке нет, а самолюбивый Дягилев за причисление его к танцовщикам, наверное, придушил бы на месте). Но все это было неважно. Алекс любил Париж и был опьянен им, почти как я. Он даже не отвез нас в кафе или магазин сувениров. Мы поехали в Ля Дефанс — так называемый современный район (хотя не знаю, можно ли считать современностью пятидесятые годы прошлого века). Так вот, в этом городе я люблю даже новостройки! Где-то под нами копошились электрички и автомобили, а мы бродили между сверкающими небоскребами, похожими на гигантские зеркала.