Безответственную Джой не заботит судьба даже ее собственной квартиры, и она почти не слышит весь этот бедлам вокруг. На собрание ей глубоко наплевать. Денег у нее все равно нет, так что вопрос о том, повысится квартплата или понизится, если дом станет кооперативным, ее совершенно не волнует. Ей требуется совсем другое — найти того, кто вытащил бы ее из этой дыры на Сто седьмой улице.
Написав один бестселлер и еще три менее удачные книжки, она, хоть и не внесла в налоговое управление ни гроша, успела растранжирить весь гонорар и теперь по уши в долгах, и, вполне вероятно, может сесть в тюрьму за уклонение от уплаты налогов.
Она и хотела бы выйти из этого затруднительного положения, написав еще что-нибудь, и даже выдавила из себя пятьдесят страниц маловразумительного, но полного самолюбования текста, однако поняла, что книгу ей не потянуть. Она опасается, что ее талант (нет спора — заставить людей платить за свои творения, какими бы омерзительными они ни были — это и впрямь талант) стал с годами угасать. Похоже, что прежние ее издатели и литературные агенты придерживаются того же мнения.
Следовательно, чтобы выйти из тупика, ей необходимо пустить в ход иные таланты, которых у нее в избытке, и таким образом переехать в более приличное место, а также удовлетворить кое-какие другие весьма скромные потребности. В конце концов, ей нужно так немного: дважды в год покупать наряды от Ива Сен-Лорана да три раза в неделю ходить в хороший ресторан, где ее все знают и где с ее появлением начинается легкий переполох — еще бы, знаменитая писательница. Ощущая приятную сытость в желудке и облачившись в костюмчик от Лорана, можно спокойно доживать свой век, довольствуясь былой славой и ни о чем не тревожась (хватит, настрадалась).
Она оглядывает толпу равнодушным взглядом золотисто-желтых глаз — и тут видит мужчину. Темноволосого широкоплечего мужчину в дорогом костюме. В сердце ее вспыхивает надежда.
Она протискивается в тот конец комнаты, где находится он — то тихонечко работая локтями, то застенчиво извиняясь. Наконец она оказывается от него на достаточно близком расстоянии, чтобы ее шепот был им услышан.
Если бы не нос картошкой, несколько портящий его крупное, хорошей лепки лицо, в нем можно даже уловить некоторое сходство с Грегори Пеком.
— Нет сил, скорей бы все это кончилось, — говорит она ему, словно закадычному другу.
Он молча кивает, с достоинством, как и подобает мужчине, но на нее — ноль внимания. Это ее лишь раззадоривает. Конечно, выглядит она не лучшим образом. Хотя ее круглое личико с правильными чертами все еще можно назвать хорошеньким, наряд — вельветовые штаны и старый кашемировый свитер (не в «Сен-Лоране» же ходить на подобные мероприятия) — не может привлечь человека его положения. О прическе и подавно говорить нечего — Джой не припомнит, когда стриглась в последний раз. А от утреннего макияжа не осталось и следа. Так что, если бы он тут же бросился ухаживать за ней, это ее скорее бы насторожило: тут было бы что-то сомнительное, получалось бы, что вся его респектабельность — дутая.