– А может, вы ее нам оставите… Она тут уже освоилась… Да и вам полегче.
– Чего ж… – она будто прикидывала. – Оно конечно… Берите, коли пригрели, – легко согласилась старушка отдать мою Басю, – вот только сколько дадите-то? За кошку. Всегда за нее денежку положено брать, чтобы прижилась, значит. Примета верная.
Я аж подпрыгнула, негодующе посмотрела на Петра Петровича, но он мне рта не дал раскрыть, похвалил:
– Молодец, Марь Захаровна. Как дело повернула, не подкопаешься.
– Значит, по рукам! – улыбнулся довольный мужчина. – Пятьсот рублей хватит?
– Что ж… Всякое даяние – благо, – согласилась щедрая за мой счет старушка, – а на весь мир блинов не напечешь… Мне их всех не прокормить…
«Кошку она, что ли, собралась блинами потчевать? – не поняла я. – Ну разве что с мясом».
– Кого это «всех»? – не понял и Валерий Леонидович.
– Так на сносях она. Бася-то. Потому и бегает, место ищет.
– Что?! – оторопел он.
– А то. Окотится скоро. Не смотри, что мелкая, а вместительная. В прошлый помет пятерых принесла. Еле раздала. И вот снова. Одно слово – блудня.
– Ну, тогда конечно… Зачем же ее от родного дома отрывать, – сразу отрекся шеф, – забирайте вашу красавицу. – Видно, беременность его не прельщала ни в кошках, ни в женщинах.
– Как знаешь, соколик… Как знаешь…
Бабушка вздохнула, забрала Бастинду и вышла из офиса.
Через некоторое время с кошкой на руках она подошла к нам.
– Отлично, Марья Захаровна… – похвалил ее Петр Петрович.
Старушка четко повернулась кругом и мелкими шажками засеменила к своему дому. Интересно, кто она – добровольный помощник или заслуженный ветеран? Спросить я не решилась.
– Ну, вот и все, Василиса…
Петр Петрович отдал мне Бастинду и строго добавил:
– Однако впредь не советую использовать животное не по назначению. Могут быть проблемы. Серьезные проблемы. Вы меня понимаете?
– Да… – ответила я. Куда уж яснее.
О пожизненной пенсии больше ни слова. С глаз долой, с довольствия – вон. А вот Рикемчук оказался не в пример душевнее – потянулся к Бастинде, пощекотал ее за ухом на прощание. Она слегка улыбнулась ему. Он только вздохнул в ответ.
Спустя два месяца я позвонила Рикемчуку, спросила, как продвигается дело Гребнева.
– Передано в суд… – лаконично ответил он и, видно, намеревался на том разговор закончить. Но я напомнила ему, что долг, мол, платежом красен. Есть ли комментарии для прессы?
– Приезжайте, чего уж… – понял он. – Куда ж денешься? От комментариев…
При нашей встрече Рикемчук имел вид сумрачный. Прямо скажем, эта хмурая физиономия не была лицом победителя. Мрачен был Рикемчук, суров и немногословен.