– Точно… – он подул на ладонь, развеивая песок по ветру, – парю. А серьезные отношения – это гиря, тянут к земле. Что любовь, что дружба…
– Понятно…
Я придерживалась иного мнения, но о вкусах не спорят.
– И кто же тебе Паша?
– Сейчас он мой юный любовник, – зевнув, сказал Ерема.
Я посмотрела на него с любопытством. Всегда держала его за «ходока» по бабам, и вдруг – на тебе. Надо же, что слава делает с человеком.
– Что значит «сейчас»? – спросила я. – «В понедельник Пашка – мельник, а во вторник – он любовник…» Так, что ли?
– Примерно так… – интриговал Ерема.
Я уставилась на него во все глаза.
– Понимаешь, Вася, – усмехнулся он, – слава, она ведь, как плошка с водой. Если не доливать, пересыхает.
– И что?
Про плошку мне было понятно. Плошка у кошки. А что у Пашки?
– Короче, скандал – изнанка популярности, – продолжал тянуть кота за хвост Ерема. – Желтухи пустили слух, что я еду на Гоа с любовником. Фотки, то, се… В общем, сенсуха – Егор Крутов сменил ориентацию. Пусть орут. Мне это по фигу. Потом напишут: «Крутов снова любит женщин» – еще один повод для сплетен.
– А кто Паша на самом деле?
– Он мой «раб».
– В каком смысле? – уставилась я на Ерему.
– В буквальном. Он литературный «негр».
– А я и не знала, что ты… – начала было я, но он меня перебил:
– Никто не знает. Но тебе, мой друг Буратино, я доверю эту страшную тайну.
Я пожала плечами: мне-то что, производственные секреты литературной «тортиллы» меня не трогали.
– Выходит, Паша – «Железная маска»? Тайный двойник Егора Крутова…
– Точно. Но надеется стать явным. Per aspera ad astra – сквозь тернии в «звезды» – вольно перевел он.
– И будет?
– Поживем – увидим. Пока, как сказал поэт: «Пускай его потужит». Я тоже так начинал. А ты разве не была «негром»?
– Нет.
– Ну да, ты же младше… А меня еще в газете заставляли речи писать за секретарей райкомов. Вот и Паша пока «негр», но сыт, пьян, нос в табаке, а задница в Индийском океане. Кстати, пойду и я окунусь…
Он поднялся.
– Привет акулам.
Я прикрыла глаза.
– От подружки?
Проходя мимо, Еремей слегка шлепнул меня по попке, но я не отреагировала, погрузившись в блаженную дрему. Однако подремать мне не дали.
«Мадам, смотри!» – Около меня остановилась индианка, увешанная бусами, как новогодняя… нет, не елка, конечно, – пальма.
Пляжные торговцы ходили по пляжу «толпою, врозь и парами», предлагали огромные ракушки, влажно светившиеся розовым нутром, гирлянды самоцветов, яркие сари, звонкие барабаны, нежный жемчуг, фрукты, на которых еще не обсохла утренняя роса, кружевные деревянные скульптурки, гладких каменных богов, ручной массаж – в общем, все, чем богата индийская земля. Покупали у них мало – избыток не прельщал. А они все ходили и ходили, иногда объединялись в живописные стайки, как колибри, тихо кемарили на песке. Проявлять интерес к ним было нельзя. Стоило остановить одну, вслед за ней тянулись все остальные.