— А ну, хлопцы, песню!
Отряд подходил к своему лагерю. Демченко и Алексей Байко запели про Ермака. Их дружно поддержали. Песня росла, ширилась, сурово повествуя о давних событиях, о доблести и славе наших предков. С этой песней и вошли в расположение лагеря. Часовые с завистью смотрели на проходивших мимо товарищей, на конников, промчавшихся на рысях через посты.
— Ну, как? — спрашивали остававшиеся в лагере, сгорая от нетерпения скорее узнать обо всём, что сумели сделать макеевцы.
— А вы тут как? — уклонялись от ответа участники боевой операции.
— Да вот стоим.
— Ну и стойте.
— Нет, без смеху, товарищ Байко. Это чьи санки‑то, в которых Свиягин проехал?
— Наши.
— А были чьи?
— Вот чудаки, и были наши. Директору совхоза «Большевик» принадлежали.
— А как побили немцев?
— Да ничего побили, подходяще.
От кухни на усталых партизан пахнуло дымом и пригорелой картошкой. Ребята потянули носами и заулыбались. Подошли «батькй» — Илья Иванович Сьирид, Антон Михолап и дед Петро. Макею доложили, что мельница готова.
Последнее время важным событием в отряде, волно–еавшим всех партизан, была мельница, которую устанавливали Свирид и Михолап. Жернова они привезли из Замачулья, где немцы сожгли обе водяные мельницы и все ветряки, чтобы лишить партизан провизии. Макей и комиссар сказали, что зайдут посмотреть на мельницу, а пока велели убрать лошадь, на которой приехал Ропатинский.
— Да вот и он, легкий на помине.
Ропатинский шёл, широко улыбаясь. На руке у него висела багровая от заходившего солнца лисья шуба. Обращаясь к деду Петро, он сказал смущённо:
-— Вот тут мы тебе, деду, шубу привезли.
Дед Петро, не трогаясь с места, искоса, явно недоброжелательно смотрел на красный пушистый мех шубы.
— Хороша шуба, — сказал, усмехаясь, Свирид, трогая рукой мех. Нельзя было понять, смеется он или говорит серьёзно.
Дед Петро вдруг распалился. Выдохнув струю дыма, он сердито сказал, смотря исподлобья на Илью Ивановича:
— Коль хороша, то и возьми себе. Я с господского плеча ничего еще не носил, в лакеях не служил.
— Эх, какой ты обидчивый, дед! А я разве был лакеем?
— Раз не хотите, я отдам её Даше, — сказал, чему-то обрадовавшись, Ропатинский и пошёл к землянке Макея, откуда как раз в это время выходила Даша. И вдруг он замер на месте, не произнеся ни слова. Краска залила его длинное бледное лицо. Даша, смеясь,, подошла к нему и бесцеремонно взяла шубу.
— Спасибо, миленький, — засмеялась она и, толкнув ласково юношу, сказала:
— Иди! Домой иди, к себе!
А сама убежала с подарком в землянку.
Разведчики без нужды еще долго суетились–вокруг захваченных отрядом лошадей, смеялись и о чём‑то спорили, забыв про еду.