— Носи, Даша, не марай, не марай!
Теперь Макей стал каким‑то другим. Говорит он мало, односложно. И к каждому его слову люди прислушиваются с необычным вниманием, напрасно стараясь разгадать мысли своего вожака по суровому непроницаемому выражению его лица, утратившему былую приветливость и простоту.
Все в нетерпении устремили глаза на Макея: что опека жет?
Макей поднял голову, не спеша постучал трубочкой о железную стойку каменка и, обведя тяжёлым взглядом присутствующих, требовательно спросил:
— Как дела? Начнём с хозяйки дома.
Хотя этот вопрос и не был неожиданным для Марии Степановны, она все же почему‑то смутилась, краска залила её бледное лицо. Она сказала, что вчера была а Бацевичах, что гитлеровцы там лютуют: перед окнами разбитого клуба повесили какого‑то молодого хлопца и на грудь ему прицепили дощечку с надписью «Партизан». Эстмоиг показывает на него рукоятью плети, рычит: «Всех их ждёт это!».
В хате поднялся ропот.
— Боятся они партизан, — заметила Адарья Даниловна, — вот и вешают.
— На испуг берут!
— Не из пужливых!
— Дай срок — самих их пугнём так, что костей не соберут.
— Тихо, товарищи! — сказал Макей, и все смолкли. Он что‑то записал в свой блокнот и обратился к Тулееву.
— Что ты, Михась, скажешь?
Тулеев откашлялся, завозился и встал.
— Сядь! — сказал Макей.
— Нет, так ловчее. Ведь командиру докладываю.
Макей улыбнулся.
— Ну вот, — начал Тулеев, — пошли мы, значит.. Идём. Даша говорит: «Ты, Михась, не взорвись». «Нет, — говорю, — нам, — говорю, — это ни к чему. Мы мосты у немцев должны подрывать». Говорю так, а сам думаю: «Чёрт его знает, — тол он и тол, — не винтовка». Впервые, можно сказать, вижу. Руки вроде как бы дрожат…
— Товарищ Тулеев, — строго сказал Макей, выражая нетерпение, — это к делу не относится.
— Извиняюсь. Правильно. Одним словом, подложил я этот самый тол под балку моста, зажег шнур… как его?
Гулеев посмотрел на всех вопрошающе, кашлянул.
— Бикфордов, — подсказал Ломовцев.
— Зажёг я этот самый, ну, про который Данька сказал, и драла. Даша кричит: «Ложись!». Кувыркнулись мы с ней в яму, смотрим: шнур ярко горит, искры летят…
— Короче.
— Потом, как бабахнет! Да! И нет мостика…
Все засмеялись. Улыбнулся и Макей, однако, сказал, что так о выполнении боевого задания не докладывают.
— Доклад должен быть лаконичным.
— Это как? — переспросил Ропатинский и почему‑то смутился, покраснел, взглянул на Дашу. Заметив её смеющиеся озорные глаза, он совсем смешался.
— Не красней, Ропатинский, скажи‑ка лучше, как вы там?
— Ну вас! — отмахнулся Ропатинский. — Я докладывать не могу, пусть Данька, — указал он на Ломовцева.