Бульдозер вздрогнул во сне, потому что ему, как наяву мерещилось: он, вместо трактора, волочёт «золотую бабу» на длинной верёвке, а она отчаянно сопротивляется. После того, как он притащил верещащий трофей к месту назначения, его окружили озадаченные наги. Из их разговора он понял, что наги, никак не могли понять, кого они только что переплавили. Затем его пригласили на торжественный обед, по случаю завершения операции, на котором полночи пытались разжать рот сопротивляющемуся транспорту, намереваясь напичкать Бульдозера заморскими угощениями. За столом, он лицом к лицу, встретился с Кащеем.
Сутулый тупил в своих сновидениях, не в силах осознать: кто он, где он и кто вокруг него. Лицо жены формировалось мучительно долго, болезненно перебирая образы трансформации, никак не решаясь определиться с выбором: то оно приобретало позолоченный оттенок, с которого бронзовой пылью осыпалась краска, то серебристый, мусоривший алюминиевой пудрой. Наконец, овал лица напомнил черты искажённого злобой карлика, пока не трансформировался в окончательный вариант, остановив своё решение на змеиной морде, застывшей в страшном оскале ядовитых зубов. На них медленно, янтарной каплей, наполнялась токсичная жидкость, а немигающие глаза парализовали волю. Ну, в общем, знакомая картина, когда денег нет, и не предвидится. Когда они намечаются, для этого форточка предусмотрена.
Очнувшись в холодном поту, Сутулый, с блаженной улыбкой на устах вспомнил, что он не женат и так ему легко стало на сердце, тепло на душе… Неприятный осадок, впрочем, остался. С облегчением погрузившись в дальнейшие сновидения, спасённый из лап смерти, осознал себя связистом: связанным с аппаратом связи, с обстоятельствами и просто — связанным. Подкрепление не позвать, а оно требовалось. Штаб молчал. До громкоговорителя не добраться, а уже рядом рвались снаряды, и слышался скрежет вражеских треков по родному асфальту тунгусской тайги… Танковая атака…
Бармалею снилось, что он обломал об «золотую бабу» все конечности, а Сутулый, по громкой связи вызывает ему доктора. Рупор в его руках был уродливый, но платиновый. Идол пошёл на переплавку, да и рупор, в конечном итоге, полетел туда же. «Не озеро, а золотой прииск, какой-то, — подумалось ему. — Никто не оплатит инвалидность, но и на алименты не подадут». Огненный водоём штормило: бурунами вставала раскалённая лава, бурлила и пенилась, искрясь брошенными в него драгоценностями, а шлак, от расплавленного металла, как пену накатывало в литоральную зону прибоя, размазывая по берегу. Прибежавшему на помощь врачу, услышавшему таки, призывы о помощи, даже подмётки спалило. Эскулап констатировал многочисленные ушибы, посетовал на отсутствие заграждений в опасной зоне и, посоветовав, в таком возрасте не проявлять излишней прыти, растворился, всё в том же озере.