Из-за прочных сводов каменного комплекса не было видно, как садится солнце за горизонт, но внутренние часы, настроенные на определённый ритм, беспристрастно отсчитывали время, сигнализируя об усталости. О чувстве голода и говорить нечего — пузо не обманешь отсутствием внешних ориентиров. Клаустрофобия мучает людей с неустойчивой психикой, а наших псевдотуристов мучило другое… Удобно расположившись за столом, компания расправлялась с ужином, не желая вспоминать о том, что завтра выход на лоно природы. Крон синтезировал каждому участнику прибор, отгоняющий гнус не хуже, чем ладан чертей, отчего настроение приобретало радужный характер и всё выглядело, как пикничок по случаю — между делом. Время в пустых разговорах пронеслось быстро. Языки уже заплетались, глаза слипались, а мысли путались в голове, как жёлтые осенние листья, уносимые ветром вдаль. Ночь опустилась над грешной землёй, погрузив всё живое в сон. Лишь ночные хищники выползали и вылетали из своих убежищ, в поисках добычи рыская над спящими лесами и полями. Вторая ночь прошла более спокойно, но также возбуждённо. Цветной кинематограф сновидений работал на полную катушку, подогреваемый вечерним ужином.
Кащею снилось, что ему синтезатором ампутировало ногу, по самое наследство, и всем аулом, на место трансформации тащили огромное бревно. Судя по выпученным глазам, оно было такое же тяжеленное, как трансформаторная будка. Он ещё удивился: неужели нельзя было поднести к нему сам прибор, а не мучаться, таща ствол секвойи по каменным лабиринтам. Но, народ и не думал делать что-то, с помощью чудо агрегата, а намеревался синей изолентой закрепить бревно, которое, с этого времени, должно было заменить Кащею протез. Он долго и протяжно протестовал, но его попытались убедить в том, что чертежей деревянной ноги нет и не предвидится, на ближайшее время. В конце концов, чертежи нашлись, а инвалид обзавёлся чудной деревяшкой, которой ему хотелось всех огреть по голове. Модель, по внешнему виду, напоминала прототип костыля самого Сильвера. По чьему-то предложению, к его прозвищу добавилась приставка, и теперь, предполагалось называть Кащея не одним именем, а двойным: «Сильвер — Кащей». Покумекав, товарищи справедливо рассудили, что знаменитый пират был тучным и, имел погоняло «Окорок», в результате чего, никак не тянул на то, что он костлявый. Кто-то предложил по-другому: Кащей — «Окорок», что тоже не соответствовало истине. Перебрав всё множество возможных вариантов, остановились на «Костлявый окорок»… Попугая заводить не решились, боясь огласки интимных подробностей со стороны пернатого и прочей ненужной болтовни, не связанной с текущим видом деятельности. Костыль из чудной древесины заокеанского дерева поблёскивал свежим лаком, а глаза Кащея поблёскивали затаившимся злом.