Рядом, едва не наступив на него, пробежали двое или трое.
— Яков, отзовись!
— Вылазь, Яшка, все одно найдем!
И, проваливаясь куда‑то в глубокую темноту, увидел снова: Еремей Кузькин, ощерясь, как загнанный в угол хорек, кричит, брызгая слюной: «Не дам пачпорта, варнак. Не дам!..»
Вот и все!.. Коротка же ты, жизнь!..
3
Солнце увело свои лучики от изголовья, и Иван опять смотрел на золотой хоровод пылинок, потихоньку, без натуги перебирая в памяти пережитое. Потом веки сами опустились, и он забылся в зыбком полусне, скорее полудремоте… Очнулся от негромкого шороха. Кто‑то ворошил хворост за дверью.
«Наверно, она?., а вдруг?..»
Большие Ивановы руки судорожно шарили по пихтовой подстилке. Ничего… ни ножа, ни палки, ни камня… А хоть бы и было что… Не боец он сейчас, а легкая добыча любому врагу… Хуже самой смерти такая вот подлая немощь!.. Как цыпленок перед коршуном.
Тихонько приоткрылась дверь. Она!..
Заглянула в землянку.
— Здравствуй, бородач!. Заждался, поди? — и тут же перебила сама себя: — Темно‑то как. Пойти свету пустить, — и скрылась за дверью.
Лучи с золотыми пылинками растаяли в посветлевшем воздухе. И дышать словно легче стало.
Вошла в землянку, тронула заботливой рукой потный лоб.
— Ну как, полегчало малость?
— Пить! — попросил Иван хриплым пересохшим голосом.
Она с недоумением оглянулась.
— Ох, и непутевая, куда я питье поставила!
Приподняла его голову, помогла напиться. Потом подкатила сутунок и села у изголовья.
— Есть хочешь?
Иван молча кивнул.
Она взяла узелок и развернула его на коленях. Вытащила из висевших на поясе ножен охотничий с костяной ручкой нож, ловко отсекла утиную ножку.
— Оставила бы мне нож? — попросил Иван.
— Сейчас тебе нож не защита, — возразила она. — На ноги встанешь, тогда подумаем, как тебя в дорогу снарядить.
Отломила от краюхи кусок хлеба, обтерла холстинкой огурец и протянула ему еду.
Иван попытался приподняться и скрипнул зубами от боли.
— Обожди!
Она выбежала и очень скоро вернулась с охапкой пихтового лапника. Осторожно приподняла его, обняв за плечи (Иван подивился: какая у девки сила!), подложила за спину охапку ветвей.
Пока Иван ел, не отрываясь смотрела на него.
И он ее разглядел. Раньше, как думал о девичьей красоте, всегда Анютка вставала перед глазами. А эта — рыжая, как лиса–огневка, — совсем на Анютку не похожа, а не уступит ей…
Так показалось Ивану, когда бросил первый взгляд на нее, а приглядевшись, подумал, что Анютка против этой большеглазой, что синичка против снегиря.
И обидно стало, что лежит он перед ней в грязных лохмотьях, немытый и нечесаный, а главное, беспомощный и жалкий.