Не успел ещё владычка уйти, а в палату уже заглянули пожилая медсестра и монах. «За мной», — понял Артём.
— Иду, иду, — сказал громко, с места, потому что медсестра уже раскрыла рот ругаться и понукать Артёма.
Брать ему было нечего: мешок с вещами так и был не разобран, только миску да ложку оттуда вынимал.
Мешок с посылкой владычка Иоанн перевязал на свой узел.
Филипп лежал с закрытыми глазами, выставив отпиленную ногу наружу. Лажечников смотрел на Артёма, но словно не совсем узнавал. Артём свернул к нему по дороге, на ходу развязывая посылку — в посылке был сахар, он насыпал казаку полную плошку.
— Ты? — спросил Лажечников еле слышно; прозвучало так, словно у него звук «т» лежал на языке, и он его вытолкнул.
Артём не ответил.
Жабра спрятался под покрывало, хотелось оголить его, сдёрнуть напоследок, но Артём поленился, тем более что пожилая медсестра перетаптывалась, словно стояла на горячем полу.
— Ещё нет чего? — спросил батюшка Зиновий, заметивший, как Лажечникову пересыпали сахар.
Артём, заглянув в мешок, выловил недоеденную конскую колбасу, сунул в руки батюшке.
— А сахарочку? — спросил он уже в спину Артёму. — Сахарочку бы тоже?
На больничном посту Артёма остановили: видимо, искали его учётную карточку, а потом ещё и доктора Али, чтоб в ней расписался, — второпях всё, лишь бы выставить поскорее.
Владычка Иоанн, несмотря на болезненную хромоту, вышел проводить Артёма и торопливо шептал, как будто могли не увидеться:
— Я вот так размышляю: ты не согрешил сегодня — и Русь устояла.
Он словно бы догадался, что происходило с Артёмом в ИСО, и от этого Артёму было ещё дурней на душе и раздражительней.
— Здесь все грешат, — быстро отвечал Артём; отчего-то он себя чувствовал как на вокзале, ему пора было уезжать, и теперь все слова были лишними, но он их зачем-то произносил, — …грешат во сто крат больше нас.
— А ты не за них отвечай, а за Русь, — скороговоркой говорил владычка Иоанн. — Они грешат, а ты уравновешивай. Праведное дело больше весит, чем грех!
— Нет! — с трудом сдерживая злобу, отвечал Артём. — Грешишь — и спасаешься, а праведное — ни на шаг над землёй не поднимает, а тянет на дно.
— Бог правду видит, да не скоро скажет, — совсем уже беспомощно даже не говорил, а просил владычка.
— В ИСО его надо, пусть бы там всё сказал, — отвечал Артём с улыбкой, которая на лице его была как чужая — даже челюсти от неё сводило.
— Ангел тебе в помощь, милый, — сказал владычка, когда монах раскрыл Артёму дверь: проваливай.
— Где просто — там ангелов со́ сто, а где мудрено — нет ни одного, — надерзил Артём напоследок. Произнёс всё это громко, но не оборачиваясь. Владычку видеть больше не хотел.