— Бег через границу принимается? — спросил кто-то. Раздался хохот.
— А плавание за баланами? — спросили в другом месте. Заржали ещё веселей.
— А комариков считать — это спорт или частное увлечение?
Всем было очень смешно.
«Вот оно», — понял Артём. Шагнул из строя:
— Я!
— Встать в строй! — прошипел Бурцев.
Артём не двинулся с места: не заметят ещё, а надо, надо, надо, чтоб заметили, позвали, спасли.
«Зови меня скорей, эй, в очках! Я буду прыгать для тебя во все стороны! С мячом на голове и с гирей на ноге! Ну же!»
Борис Лукьянович что-то шепнул Кучераве.
— Сюда иди! — ткнул Кучерава толстым и гнутым пальцем в Артёма. — Смотри, если набрехал! — И, уже обращаясь ко всем, добавил: — Все самозванцы получат трое суток карцера!
Борис Лукьянович нахмурился: слова про карцер ему тоже показались неуместными.
Теперь Артём смотрел на строй, поймав себя на мысли, что с этой стороны роту никогда не видел.
«А приятно так стоять…» — думал Артём удивлённо. Ему немедленно понравилось чувствовать себя начальством.
Афанасьев улыбался и подмигивал Артёму.
«Вот так, Афанас, а фокусников и картёжников сюда не берут», — с ироничной мстительностью размышлял Артём.
Увидел Щелкачова и добавил: «…и шахматистов, Митя, тоже!»
Фельетонист Граков перетаптывался, по всей видимости, пытаясь вспомнить какой-нибудь вид спорта, которым он когда-то занимался, но странным образом позабыл о том. Бокс? Нет, точно нет. Гири? Объективно нет. Плавание? Вряд ли. Футбол? Даже не видел, как это выглядит. Может быть, прыжки? Но что это за прыжки? Как их совершают?
Схожие чувства переживал Моисей Соломонович, который уже пытался прорваться в артистическую роту, и вроде бы его готовились перевести, но всё ещё раздумывали. Теперь он решал вопрос, плыть или не плыть — да и плавают ли на спартакиадах, да и годовщина Октября — далеко ли в октябре уплывёшь.
Сивцев стоял понуро и отстранённо, словно и не понимал, о чём речь: он даже не смеялся, когда балагуры горланили про бег и баланы.
Нашлось всего трое желающих — видимо, угрозы Кучеравы повлияли.
Сразу после развода вызвавшиеся отправились с Борисом Лукьяновичем на проверку спортивных навыков.
Артём чувствовал не волнение, а совершенно неуместное безразличие. Отчего-то он был уверен, что его возьмут. Дышал через нос, размазывал комаров по лицу, шёл, глядя под ноги.
Совсем мальчишкой Артём недолго занимался боксом: около трёх месяцев. Вообще у него получалось, но тут вовсю началась война… Много чего началось.
Не имевший никакой предрасположенности ни к рукоприкладству, ни к подавлению тщедушных и робких, Артём тем не менее был самым сильным в своём гимназическом классе, лучшим на брусьях и турнике и порой несколько даже бравировал своей природной ловкостью и умением метко, с оттягом бить в зубы, сшибая с ног.