— Это не совсем аналой, — ответил Мезерницкий. — Это тумбочка! Приспособили!
Все засмеялись.
Показалось, что самовар окончательно занял оставшееся в келье место, но, когда — «в рифму к аналою», как подумал Артём, — появился по-прежнему прихрамывающий владычка Иоанн, все с воодушевлением потеснились ещё больше.
— А я вот… конфет, — сказал владычка, выглядывая место, куда можно насыпать сладкого.
— Конфеты пока держите при себе, — сказал Мезерницкий. — Сейчас мы попросим гостей отведать тюленьего мяса и на освобождённое место… выложим…
Перед едой только владычка Иоанн и Василий Петрович перекрестились, больше никто, заметил Артём.
Несмотря на свой зачаровывающий копчёный и солёный запах, тюленина оказалась безвкусной, как мочалка. Хотя, если закусывать её пирогами с капустой, запивать горячим чаем, получалось совсем даже ничего.
Все жевали, и у всех на глазах стояли слёзы напряжения и умиления.
— У вас ведь скоро кончается срок, Мезерницкий, — сказал Василий Петрович, который буквально уронил слезу, расправившись с тюленьим мясом.
— И не говорите, Василий Петрович, — как бы невпопад и оттого смешно ответил Мезерницкий.
— И куда поедете, опять в Крым? — спросил Граков.
Мезерницкий с едким юмором посмотрел на Гракова, одновременно не отказывая себе в пироге с капустой. Так с набитым ртом и ответил:
— Как же, в Крым, у меня же там гражданская жена… Оттуда в Турцию, из Турции в Париж, оттуда в Москву и снова на Соловки… Так и буду по кругу, — и запил всё это чаем.
Моисей Соломонович беззвучно смеялся на слова Мезерницкого, Артёму тоже было смешно. Зато Василий Петрович совсем не улыбался.
— А всё-таки куда соберёшься, милый? — спросил владычка Иоанн.
— А в Москву, куда же, — спокойно ответил Мезерницкий.
— Какую Москву, бегите в деревню, а то опять за манишку и в конверт, — сказал владычка Иоанн и даже показал рукой, как Мезерницкого схватят за манишку. Тут уже все засмеялись, даже Осип, которому смех был вообще несвойственен: речь прозвучала из уст владычки крайне неожиданная и оттого ещё более трогательная.
— Вылечили вашу хворь, владычка? — спросил спустя минутку Артём у батюшки Иоанна.
Все уже были распаренные и понемногу наедались. Самый крепкий аппетит оказался у Моисея Соломоновича и Осипа, который был сегодня неразговорчив — видимо, предпочитал одного внимательного собеседника сразу нескольким шумным.
— Нет, милый, — ответил владычка, — Зиновия выписали. А мне только разрешают погулять на свежем воздухе — размять колено. Вот я к вам и завернул по приглашению Василия Петровича, — и кивнул Василию Петровичу.