На самом деле он хотел печёнки, но её покупка показалась Артёму куда более серьёзным шагом — который немедленно бы вскрыл его обман, а леденцы — что леденцы, ерунда.
Кажется, во всём этом был смысл, потому что продавец, на лице которого, с подзастывшей ухмылкою, ещё читалось некоторое недоверие, бросил на весы оставшиеся леденцы вместе с бумажкой, на которой они слипшейся гурьбой лежали.
— Вообще мы закрылись уже, — сказал продавец, втайне недовольный собой.
— Спасибо! — поблагодарил Артём, скорей подсовывая деньги, чтоб продавец, упаси Бог, ничего не спросил: скажем, документ или хотя бы место работы.
Но так и случилось: подавая сдачу, продавец, всё сильнее хмурясь, поинтересовался:
— А куда нанялся-то?
Артём протянул ладонь под сдачу, которую продавец никак не выпускал из своей лапы.
— На Заячий остров, — ответил он, изо всех сил улыбаясь.
— И чем занимаешься?
Артём, продолжая улыбаться, прихватил за кончик бумажный рубль и потянул на себя. Продавец ослабил хватку.
— Шиншилловых зайцев развожу, — сказал Артём, оглянувшись на входе. — Соловецкая порода! Питаются одними каэрами!
На улице, прикрыв дверь, не выдержал и засмеялся.
«Ай! — восхищался. — Ай, какой я!»
Сунул леденец в рот и, в один мах раскусив его, залюбовался на вечернее солнце и золотые воды: такая сладость была во всём.
Где-то поблизости раздался выстрел.
Артём вздрогнул.
Ему не понадобилось времени, чтоб понять случившееся: оно настигло его разом и наверняка.
Под магазином была тюрьма. Туда сажали за самые злостные нарушения режима. И там же время от времени расстреливали.
Расстрел так и называли на Соловках — «отправиться под размах» значило: «под „Розмаг“».
Солнце светило, и кричали чайки, и шумел залив.
Артём поискал глазами, куда полетела человеческая душа. Ведь полетела же куда-то?
Леденец был огромный, отвратительный и липкий. Он заполнял весь рот. Артём явственно почувствовал, что у него кусок мыла во рту.
* * *
Его подняли ночью — стук в дверь был ужасным, Артём никогда бы не подумал, что по́том можно покрыться так быстро.
Или он спал уже мокрым?
Только присев на кровать, понял, что, если б пришли за ним, вести под размах, никто б так бережно, хоть и настойчиво, стучаться не стал — дверь же не запиралась.
— Кто там? — ссохшимся со сна голосом спросил Артём.
Осип спал как ни в чём не бывало. Он на ночь съел все леденцы, которые Артём ему с удовольствием отдал.
— Это я, — отозвались из-за дверей, не называя имени, но Артём и так догадался: Борис Лукьянович.
Поскорей открыл.
— Артём, извините, бога ради, но я ничего не могу поделать. Нам надо идти. Собирайтесь немедленно.