Утро оказалось слишком длинным, пора ему было переваливаться в день.
* * *
— Кто со мной разговаривал? — спросил Артём, совсем уже успокоившийся.
«Выкружу», — сказал себе.
— Бандит Шафербеков. Порезал жену, сложил кусками в корзину и отправил по вымышленному адресу в Шемаху.
— А Ксива — он кто?
— Карманник. Но тоже вроде какую-то бабушку напугал до смерти.
— А прозвище у него откуда такое?
— Губу его видел? Она ж как ксива — всем её сразу предъявляет…
Артём покачал головой:
— И ты общаешься с этой мразью?
Афанасьев саркастично скривился:
— А здесь есть другие?
Артём пожал плечами: было очевидно, что есть.
— Ты думаешь, на любом бывшем чекисте из девятой роты меньше крови? — поинтересовался Афанасьев. — Там у каждого по дюжине таких корзин в личном деле.
— Я не про них.
— А про каких? Посмотри на Бурцева — что с ним стало за день! Отделённым назначили! А Мстислав наш из дворян наверняка. Плётку скоро себе заведёт, бьюсь об заклад. Чекисты, думаешь, суки, а каэры все невинные, как они сами про себя здесь рассказывают? Ага!
— На каэрах другая кровь, — сказал Артём тихо.
— Какая другая? Такая же. Сначала мокрая, а потом сворачивается.
— Ты понимаешь, о чём я, — упрямо повторил Артём.
— И твоего Василия Петровича я не люблю, — весело, но не без стервозной нотки продолжал Афанасьев. — Неровный тип. Знаешь, как мы с ним познакомились? Иду с посылкой от мамки, он ловит меня за рукав в коридоре — это ещё когда я в карантинной роте был: хочешь, говорит, посылочку сберегу?
Артём помолчал и спросил:
— А что такого?
— А чего мне с ним посылкой делиться?
— Тогда придётся делиться с блатными.
— Вот именно. И первый твой вопрос был: «Почему ты дружишь с этой мразью?»
Артём выдохнул и сказал миролюбиво:
— Да ну тебя.
Афанасьев хохотнул, очень довольный собой.
— Ты циник, Афанасьев, — сказал Артём уже совсем по-доброму, не без некоторого, признаться, уважения. — Ты мог стать замечательным советским поэтом. Никаким не попутчиком, а самым правоверным.
— Мог бы, — согласился очень серьёзно Афанасьев. — Но не стану. Мне и карт хватает, чтоб жульничать. А этим я не торгую.
— А ты совсем не веришь большевикам? — спросил Артём минуту спустя.
— Я? — встрепенулся Афанасьев и даже схватил свой чуб в кулак, слегка подёргивая. — В чём-то верю, отчего ж. Только большевики мне не верят совсем!
И снова захохотал.
Они нарубили-наломали дубовых и берёзовых ветвей и вязали выданной бечевой веники, ими же обмахиваясь от комарья.
Сегодня выпал день солнечный, высушивающий давешнюю сырость, и место они выбрали такое, чтоб подпекало, — так что было очень хорошо, даже чудесно. Нисколько не хотелось думать, кто там сегодня студится и надрывается с баланами.