— Вот именно, — согласилась жена, — поэтому кончай наниматься самокопанием, самоедством. — И, совсем уже засыпая, добавила: — Снова по тайге затосковал? Не вздыхай, кандидаты наук тоже в поле ездят.
«Когда это еще будет, — тоскливо подумал Роман. Вспомнилась речка Нярга, потом Усть-Няргинское месторождение. И тут же всплыла, сначала робкая, а потом превратившаяся в твердое решение, мысль: — Буду переносить защиту, пока не разберусь с этой проклятой Верхнебуйской тектоникой».
А Михаил прокараулил около получаса такси на перекрестке — их немало проносилось мимо, но никто не хотел брать в такое позднее время огромного лохматого и бородатого мужика — и пошел было пешком, как с визгом остановились частные «Жигули», и молодой голос окликнул:
— Далеко, дед?
— На вокзал, — попросил Михаил, потому что никакого брата у него не было и надо было возвращаться домой или ехать на юг, куда он каждый год собирался и каждый год, побывав у Романа, не ехал. Посмотрел, как живет бывший начальник, — и ладно! Может быть, на следующий год Роману все же потребуется его помощь…
— Что же, я так играть должен, что ли?! — Широкоплечий парень схватил солдата за грудь, притянул к себе. — Или женись, или оставь девушку в покое! Мы тебе баловством заниматься не дадим!
Сунул под нос солдату кулак и скрипнул зубами.
— Кто, это мы? — солдат испуганно крутил головой, косился ошарашенно на кулак.
— Ребята из ее бригады, — противник гордо выпятил грудь. — Весь цех. Общественность… Ведь Вика, она знаешь у нас какая! Знаешь?! А ты… Эх ты! — Он расслабил плечи, тяжело вздохнул, махнул рукой. И насмешливо посмотрел на режиссера.
— Вот именно, Саша, вот именно, — режиссер, худощавый, нервный, суетливый, подскочил к актеру. — Так и работай, так и работай. — Он часто моргал длинными белыми ресницами, вытягивал шею, словно ему тесен был воротничок. — Ты точно нашел состояние. Помни, помни, — режиссер осторожно притрагивался сухими бледными пальцами к широкой, обтянутой тельняшкой груди актера и отдергивал, точно ожегшись, руку, — помни, что ты простая, бесхитростная душа. Цельная и ясная. Любить — так любить. Ненавидеть — так ненавидеть. Для тебя мир разделен на белое и черное. Друзья и враги, — он говорил быстро, отчего в уголках рта вскипали и лопались маленькие пузырьки. — Ты добр и доверчив. Обман и интриги не понимаешь и не принимаешь. Ты лишен этих душевных сложностей, комплексов и прочих штучек. Понял, Саша?
Александр Лукьянин недоверчиво смотрел сверху вниз на режиссера, улыбался иронически.