Если бы я был главнокомандующим победоносной армии и оказался в этом городе в подобной ситуации, я бы, скорее всего, взял бы за руку Марию-Магдалину и увел бы ее с собой, награждая ударами трости эту медоточивую аббатису, если бы она вздумала противиться моей воле. Она сказала нам, что у этой девушки ангельский характер и что она наверняка стала бы святой, если бы до того не сошла с ума. Она сказала нам, что та попросила ее снять из молельни две картины, из которых одна представляет святого Луиса Гонзаго, а другая — святого Антония, потому что эти святые образы ее привлекают и она ощущает непреодолимую потребность в удовлетворении этой тяги, несмотря на исповедника, который не хочет об этом и слушать.
Священник был тупица, а эта настоятельница была неглупа. Мы покинули этот бесчеловечный дом, все четверо грустные оттого, что наблюдали этих жертв тирании. Если истинна наша святая религия и душа великой Марии-Терезии должна обрести место в том, что называют вечностью, иными словами, в иной жизни, она должна быть осуждена, по крайней мере, если она не раскаивается, хотя бы за то, что, даже не совершая другого зла, причинила разными способами зло тысячам бедных девушек, извлекавших пользу от своих прелестей. Бедная Мария-Магдалина стала сумасшедшей и оказалась в аду при этой жизни потому, что природа, божественный повелитель всего сущего, одарила ее самым ценным из своих даров. Она им слишком злоупотребляла, это возможно, но за эту провинность, которая, без преувеличения, есть самая малая из всех, следует ли налагать на нее самое тяжкое из всех наказаний?
Возвращаясь в замок, графиня Клементина, которой я подал руку, разражалась время от времени легкими смешками. Это меня заинтересовало.
— Смею ли я спросить, прекрасная графиня, чему вы смеетесь про себя?
— Прошу меня извинить. Я смеюсь не над тем, что она вас узнала, потому что она, должно быть, ошиблась, но над вашим удивлением, которое вы выказали, когда она сказала, что вы заслуживаете быть запертым еще более, чем она.
— И вы полагаете, что это возможно?
— Я? Боже сохрани; но скажите мне, почему сумасшедшая не атаковала таким образом моего зятя?
— Очевидно, она сочла мой вид более греховным, чем его.
— Это единственное соображение; и вот поэтому-то не следует никогда обращать внимания на высказывания сумасшедших.
— Прекрасная графиня, ваше замечание иронично, но я приму его с хорошей стороны. Я, возможно, великий грешник, как я и выгляжу, но согласитесь, что красота должна послужить мне оправданием, потому что зачастую я оказывался соблазнен именно ею.