Я видел, что мне нужно найти мошенницу, которую я бы соответствующим образом обработал, и моя мысль обратилась к этой Кортичелли. Она должна была быть в Праге в течение девяти месяцев, и я предложил ей увидеться в Болонье до конца этого года. Но я приехал из Германии, о которой у меня остались не самые нежные воспоминания, и путешествие представлялось мне слишком дальним в это время года, и особенно ради такого малого дела. Я решился избегнуть хлопот этого путешествия и вызвать ее во Францию, отправив ей необходимые для этого деньги и назвав место, где я ее буду ждать.
Г-н де Фуке, друг м-м д'Юрфэ, был интендантом Метца; я был уверен, что если я представлюсь ему с письмом от его подруги, этот сеньор окажет мне отличный прием. К тому же граф де Ластик, ее племянник, которого я хорошо знал, был там со своим полком. Эти соображения заставили меня выбрать этот город, чтобы там ждать деву Кортичелли, которая совершенно не должна была ожидать, что я предназначил ее на эту роль. Как только м-м д'Юрфэ дала нужные мне письма, я покинул Париж 25 января 1762 года, набрав подарков и с богатым кредитным письмом, которое мне было не нужно, так как мой кошелек был полон.
Я не нанимал слуги, так как после кражи Коста и плутовства Ледюка мне казалось, что я больше не могу доверять никому. Я прибыл в Метц через два дня и остановился там в «Короле Дагобере», превосходной гостинице, где нашел графа де Лёвенгаупта, шведа, с которым я познакомился у принцессы Ангальт-Цербской, матери императрицы России, которая жила в Париже. Он пригласил меня поужинать с герцогом де Дё-Пон, который направлялся в одиночку и инкогнито в Париж, чтобы нанести визит Луи XV, которому был верным другом до самой его смерти.
На следующий день после прибытия я отнес мои бумаги г-ну интенданту, который пригласил меня обедать у него во все дни. Г-на де Ластик в Метце не было, что меня огорчило, потому что он внес бы много приятности в мое пребывание в этом прекрасном городе. Я отправил в тот же день пятьдесят луи моей Кортичелли, которой написал приехать и присоединиться ко мне со своей матерью, как только она освободится, и взять с собой кого-нибудь, кто знает дорогу. Она могла покинуть Прагу лишь в начале поста, и, чтобы быть уверенным, что она меня не подведет, я обещал ей в своем письме, что ее ждет здесь удача.
В четыре или пять дней я в совершенстве узнал город, но избегал ассамблей, посещая лишь театр, где меня покорила актриса комической оперы. Ее звали Ратон и ей было всего пятнадцать лет, как принято среди актрис, которых две или три, если не больше, всегда имеется в театре; слабость, в конце концов, общая для женщин, и извинительная для них, потому что молодость — их главное преимущество. Ратон была скорее привлекательна, чем красива, и объектом желания ее делало то, что за свои первинки она брала всего двадцать пять луи. Можно было провести с ней ночь, для пробы, за один луи; двадцать пять следовало за то, что, помимо удовлетворения любопытства, достигалось завершение процедуры.