— Я не говорю вам уезжать.
— Если я не могу надеяться, я не должен оставаться. Могу ли я надеяться?
— Нет, абсолютно нет.
За столом она была между тем очаровательна; но я был настолько обескуражен, что меня сочли угрюмым. Женщины всегда могли либо пробудить, либо пригасить мой интеллект. На следующий день в семь часов я сел в мою коляску и, оказавшись за постом, который вывел меня на дорогу в Экс-Ла-Шапель, вышел, сказав почтальону меня ждать. Я пошел к Жаке, вооруженный пистолетом и тростью, не имея другого намерения, кроме как его поколотить. Я пришел к нему, служанка показала мне комнату, где газетчик Жаке работал в одиночку над своей газетой; она была на первом этаже, и дверь, из-за сильной жары, была открыта. Я вхожу, и он спрашивает, кто там, не глядя и не прекращая писать. Я подхожу к нему, и он, посмотрев на меня, спрашивает, чего я хочу. Это был человек, с которым я мог бы драться, у меня не должно было быть никакой щепетильности относительно того, чтобы его побить.
— Я, бесчестный газетчик, тот самый Казанова, авантюрист, чье имя ты оклеветал в своей газете четырнадцать месяцев назад.
Сказав это, я достаю рукой, освобожденной от перевязи, пистолет и поднимаю свою трость, но несчастный, упав сразу вниз и став на колени, стал молить меня о пощаде, предлагая отдать мне оригинальное письмо из Варшавы, где я мог бы прочесть имя персоны, которая описала ему факт в тех же выражениях.
— Где это письмо?
— Сейчас, минуточку.
Я отхожу, чтобы дать ему пройти, и иду закрыть дверь на задвижку. Он начинает искать, дрожа, как лист, требуемое письмо в письмах из Варшавы, которые, вместо того, чтобы быть расположенными в порядке даты, лежат кое-как. Я показываю ему дату в его мерзкой газетенке, но бесполезно. По истечении часа, дрожа, заикаясь, он снова бросается на колени и говорит, чтобы я делал с ним все, что хочу. Я даю ему удар ногой в живот, убираю в карман пистолет и говорю ему идти со мной. Он идет за мной без возражений и даже без шляпы, которую я не позволяю ему пойти поискать, и провожает меня вплоть до моей почтовой коляски, где видит, что я сажусь в нее, и благодарит бога за то, что гроза миновала.
Я прибыл вечером в Экс-ла-Шапель, где нашел княгиню Любомирскую-Стражникову, Пишаржа Ржевуского, генерала Роникера, Томатиса и его жену и знакомых англичан.
Мое пребывание в Спа. Удар кулаком. Удар шпагой. Крозэн. Шарлота, ее роды и ее смерть. Королевский указ заставляет меня покинуть Париж в двадцать четыре часа.
Они явно были все рады меня снова увидеть, и я не менее их был обрадован, уверившись, что буду обращаться здесь в лучшем обществе. Они были накануне своего отъезда в Спа, где было много народа; сезон в Экс окончился, весь народ отправлялся в Спа, а все, кто туда не ехал, оставались в Эксе из того соображения, что в Спа положительно больше не было места. Все меня в этом заверяли; некоторые вернулись оттуда, не найдя там жилья. Я посмеивался над ними, говоря принцессе, что я поеду так и тогда, когда и она, уверенный, что найду какую-то комнату. Мы выехали на следующий день, прибыли рано в Спа, принцесса, Великий нотариус, Роникер и Томатис имели уже заранее снятые дома, я оказался единственным в своей коляске, не знавшим, куда направиться, потому что почтальон уже повсюду побывал. Я решил слезть и пойти искать пешком комнату для себя; но прежде, чем пройтись по Спа, я зашел к торговцу шляп, чтобы купить себе одну, поскольку потерял свою в путешествии. Я сказал продавщице о своей проблеме, она задумалась, посмотрела на своего мужа, они поговорили между собой по-валлонски, и она сказала мне, что если это на несколько дней, она сдаст мне свою комнату, перейдя спать вместе с мужем в лавку; но она сказала, что у нее совершенно нет места для моего слуги.