— Вы собираетесь уезжать? — говорит мне с приветливым видом этот очаровательный принц. — Я услышал об этом сегодня утром от одного еврея, который пришел мне сказать, что вы побили его тростью, потому что он попросил у вас залога на обменное письмо, которое он у вас учел, и которое предположили поддельным.
— Я не помню, монсеньор, что я мог сделать в первом порыве весьма справедливого гнева по отношению к подлецу, который посмел угрожать мне помешать уехать, сказав, что я известная личность; но я знаю, что моя честь не позволяет мне забирать обратно мое письмо и давать залог, и я знаю, что только самоуправные власти могут помешать мне ехать.
— Это правда, потому что это было бы несправедливо; но еврей боится потерять сотню дукатов, он говорит, что он бы вам их не дал, если бы вы ему назвались.
— Он врет.
— Он говорит, что вы подписались именем, которое не ваше.
— Он опять врет.
— Наконец, этот еврей побит, и он на это жалуется, и он боится оказаться в дураках. Это животное внушает мне жалость, и я не хочу искать способов заставить вас оставаться здесь, покуда не узнают, что ваше обменное письмо признано законным в Амстердаме, куда его адресовали. Я сам велю взять у него рассматриваемое письмо этим же утром, поскольку я не сомневаюсь в его доброкачественности. Так что вы можете ехать, когда вы хотите. Прощайте, г-н де Сейнгальт, желаю вам счастливого путешествия.
После этого пожелания принц уехал, не слушая ответа, который я мог бы ему дать. Я мог бы сказать ему, что, веля взять себе это письмо из рук еврея, он мог бы говорить, что Его Величество оказал мне эту милость, и что весь город мог бы отнести это в ущерб моей чести.
Принцы, наделенные чистым сердцем и великодушной душой, часто не считают нужным вдумываться в суть деталей, необходимую для спасения деликатности персоны, по отношению к которой они собираются проявить милость. Поступок этого принца по отношению ко мне немного слишком несет в себе от его благородного характера. Он не мог отнестись ко мне по-другому и предполагая во мне мошенника и желая однако показать, что он меня извиняет, взяв на себя все дурные последствия моего жульничества. И может быть, он так и думал, сказал я себе через мгновенье после того, как он меня покинул. Зачем он вмешался? Почему не сделал вид, что игнорирует эту низкую распрю? Еврей внушил ему жалость или я? Если это я, я обязан дать ему урок, не оскорбляя, однако, героя.
Я размышлял таким образом, возвращаясь к себе, над заключением диалога. Я счел его пожелание доброго путешествия весьма неудачным в наше время. Сказанное принцем, которого я должен воспринимать как повелителя, такое пожелание становится приказом уезжать.