Таким образом, жизнь, что я вел, была очень однообразна. Я проводил послеобеденное время у князя Палатина России, играя в «Три Семерки» — итальянскую игру, которую он очень любил, и в которую я играл достаточно хорошо, чтобы князь радовался, когда я играл на его стороне.
Но, несмотря на мое разумное поведение и мою экономию, три месяца спустя после моего приезда я оказался в долгах, и у меня не осталось средств. Пятидесяти цехинов в месяц, что я получал из Венеции, мне не хватало. Кареты, жилье, два слуги и необходимость быть всегда хорошо одетым вгоняли меня в тоску, и я не хотел никому открыться. У меня был на это резон. Человек в нужде, который обращается за помощью к богатому, теряет его уважение, если тот ее ему оказывает, и заслуживает его презрения, если ему отказывают.
Но вот каким образом фортуна подкинула мне две сотни дукатов. М-м Шмит, которую король имел какие-то основания поселить у себя в замке, передала мне, чтобы я пришел к ней на ужин, известив, что король там будет. Я увидел там с удовольствием очаровательного епископа Красинского, аббата Гижиотти и двух или трех других, не чуждых итальянской литературы. Король, у которого в обществе я никогда не наблюдал дурного настроения, и который, впрочем, был весьма начитан и знал всех классиков, как ни один король не знает, предложил к обсуждению анекдоты из старинных римских произведений, цитируя рукописи схолиастов, которые заткнули мне рот, и которые Его Величество, возможно, придумывал. Каждый участвовал в разговоре, один я, будучи в плохом настроении и не пообедав, ел как обжора, отвечая лишь односложно, когда вынуждала к этому вежливость. Тут разговор зашел о Горации, и каждый цитировал одну или две из его сентенций, высказывая свое мнение о глубине философии великого поэта разума, и аббат Гижиотти вынудил меня говорить, сказав, что если я с ним не согласен, я не должен молчать.
— Если вы принимаете мое молчание, — сказал я ему, — за согласие с тем предпочтением, что вы оказываете мысли Горация перед многими другими, я возьму на себя смелость сказать, что знаю его как одного из самых возвышенных в политике двора, потому что nec cum venari volet poemata panges [20], что то, что вам так нравится, это, в сущности, только сатира, хотя и деликатная.
— Не просто сочетать деликатность с сатирой.
— Не для Горация, который именно этим нравился Августу, что возвышает монарха, который, благодаря протекции, которую он оказывал ученым, обессмертил свое имя и заставил коронованных властителей объявлять себя его соперниками, принимая его имя и даже наряжаясь под него.