Malo scriptor delirus inersque videri
Dum mea délectent mala me vel denigue fallant,
Quam sapere et ringi.
[14].
Вернувшись к себе, я нашел Мардоке за столом, в кругу семьи, состоящей из одиннадцати или двенадцати человек, среди которых была его мать, которой было восемьдесят лет, и она чувствовала себя хорошо. Другой еврей среднего возраста был муж его старшей дочери, которая мне не показалась красивой; но я нашел весьма привлекательной младшую, которую он предназначил в жены еврею из Песаро, которого она еще не видела.
— Если вы его еще не видели, — сказал я ей, — вы не можете его любить.
Она ответила мне серьезным тоном, что не обязательно быть влюбленной, чтобы выйти замуж. Старая похвалила этот ответ, и хозяйка сказала, что она полюбила своего мужа лишь после своих первых родов. Я назову эту красивую еврейку Лиа, намереваясь скрыть ее имя; я говорил ей разные вещи, чтобы заставить засмеяться, но она на меня даже не смотрела.
Я нашел ужин постным, но вкусным, и вполне по-христиански, и улегся спать в превосходной кровати. Мардоке утром пришел сказать, что я смогу отдавать мое белье стирать служанке, и что Лиа позаботится о том, чтобы мне его приготовить. Я поблагодарил его за ужин и сообщил, что у меня есть привилегия есть постное и скоромное каждый день, и особенно напомнил о гусиной печенке. Он сказал, что она будет назавтра, но у него в семье ее ест только Лиа.
— Значит, Лиа, — сказал я ему, — будет есть ее со мной, и я дам ей выпить чистейшего вина с Кипра.
Я спросил о нем у консула Венеции тем же утром, придя к нему отнести письмо г-на Дандоло Этот консул был венецианец старого закала. Он слышал обо мне и выказал большое удовлетворение тем, что познакомился со мной. Это был настоящий Панталоне из комедии, без маски, веселый, исполненный опытности и большой гурман. Он мне дал за мои деньги настоящего вина из Скополо и кипрского муската, очень старого; однако он раскричался, когда я сказал ему, что поселился у Мардоке, и объяснил, по какому случаю я там очутился. Он сказал мне, что тот богат, но что он большой ростовщик, и он со мной плохо обойдется, если я нуждаюсь в деньгах. Заверив его в том, что я хочу уехать лишь в конце месяца и на хорошем судне, я направился обедать к себе, где мне весьма понравилось. Назавтра я переписал все свое белье и шелковые чулки, которые передал служанке, как мне сказал Мардоке; но минуту спустя он пришел ко мне вместе с Лиа, поскольку она желала знать, как я хочу, чтобы она стирала мои кружева, которые пришиты к моим рубашкам, затем оставил ее со мной. Эта девушка, восемнадцати-двадцати лет, которая очень простосердечно предстала передо мной во плоти, со своей грудью, твердой и белой, как алебастр, открытой, насколько это возможно, меня волновала, и она бы это заметила, если бы, усомнившись в этом, вгляделась бы в меня. Справившись с собой, я сказал ей позаботиться о моем белье со всей возможной деликатностью, не думая о цене. Она ответила, что позаботится обо всем сама, если я не тороплюсь. Я ответил, что она может заставить меня здесь оставаться столько, сколько ей захочется, и она не обратила ни малейшего внимания на это объяснение. Я сказал ей, что доволен всем, кроме шоколада, который я люблю взбитый и с пенкой, и она ответила, что сама его будет делать.