С возвышенности далеко видны поля. Много земли. Вон грань. Она отделяет барскую землю от нашей. Она отрезала от села луга, лес, родники и самую хорошую землю. Узким клином сходится барская земля со второй барской гранью. Вторая захватывает эту степь, лес и опять землю, но уже отрезанную не от нас, а от соседнего села.
Кое‑кто еще сеет. Только на барской земле никого. Уполномоченные все еще не приехали из города. Опять три раза хлопает дядя Федор. Он машет, чтобы я не сдерживал коров. Отхожу в сторонку, коровы, почуяв волю, рысью бегут к воде.
Вода чистая, холодноватая. Напившись, стадо полегло. Мы расположились на старом пастушьем месте, где еще с прошлого года остался пепел и обгорелые сошки.
У нас свежий хлеб, по яйцу и несколько вареных картофелин. Закусив, принимаемся собирать чуть подсохший прошлогодний помет, рвать сухую траву, стебли татарника. И вот уже на старом пепелище появляется синий веселый дымок.
Запах стойла. Жвачка. Тихое мычание. Вздохи. Откуда‑то с пару доносится блеяние овец. Их в степь еще не пускают.
Жаворонки неумолчно заливаются в выси. Умолкают тогда лишь, когда над степью появляется зоркий коршун. Быстрые стрижи то взовьются и застынут на одном месте, то вдруг молнией хватят к земле, и снова взлетят, и снова замрут.
В далеком лесу кричат грачи. Там на березах уйма гнезд. Мы с Ванькой уговорились как‑нибудь сходить туда. Грачиные яйца очень хороши, если их испечь в горячей золе.
— Что им скажет барыня, не знаю, — проговорил наш старик.
— А тебе не все равно? — сказал я.
— Как это все равно?
— А так. Земля тебе вроде ни к чему. Ты стадо пасешь.
Он усмехнулся.
— О людях я, не о себе. А свою душу я навечно продам.
— Зачем?
— Продам и пропью.
— Без земли останешься?
— Отведут три аршина под могилу, хватит.
Он пристально посмотрел на меня.
— Вот тебе душа нужна бы. А я хрип свой гнул. И на себя и на чужих людей.
— Почему у нас мало земли? — спросил я.
Он поглядел на поля, широко повел рукой:
— Сколько хошь.
— А на наши доли? Вот па Ваньку, на Данилку? Где нам‑то взять землю?
— Земля у господ, — вздохнул старик, — наградил их царь, а мужиков обезземелил.
— А нельзя назад ее отбить? — спросил я прямо.
Старик как‑то по–иному глянул на меня и сердито закричал:
— Отбить, отбить! Как же ее отбить, коль закону нет! Земля царем дарована, с грамотой, с печатями.
— Украсть грамоту! — срывающимся голосом крикнул я.
— «Украсть»! Как же украсть, коль она под семью замками в чугунном шкапу. В нем полтораста пудов.
Но я не отставал.
— За какие храбрости барыня получила от царя землю? Дать ей пятнадцать десятин на душу, и прокормится.