Несколько человек вошли в зал и, проходя мимо Дейца и сенатора Деверо, поздоровались с ними. Сенатор заговорщически понизил голос.
— Вы слышали, что произошло прошлым вечером в Доме правительства? Драка! Среди членов кабинета!
Бонар Дейц кивнул.
— Заметьте: под самым носом у должным образом назначенного представителя нашей милостивой королевы.
— Такое случается, — сказал Дейц. — Я помню, как однажды, когда наши люди устроили вечеринку с танцами…
— Прошу вас! — Сенатор Деверо выглядел шокированным. — Вы совершаете кардинальное преступление как политик, мой мальчик. Пытаетесь быть справедливым!
— Послушайте, — сказал Бонар Дейц, — я обещал жене…
— Я буду краток. — Передвинув сигару в левый угол рта, сенатор сложил руки и стал загибать толстые пальцы. — Пункт первый: мы знаем, что среди наших оппонентов царит разлад, о чем свидетельствует эта случившаяся прошлым вечером некрасивая история. Пункт второй: по сообщениям моих информаторов, искрой, от которой произошел взрыв, был вопрос об иммиграции и Харви Уоррендере — этом яйце с тухлым желтком. Вы следите за ходом моих мыслей?
Бонар Дейц кивнул:
— Я вас слушаю.
— Отлично. Пункт третий, по вопросу об иммиграции: случаи, дошедшие в последнее время до внимания публики — мы могли бы назвать их сентиментальными случаями, — были рассмотрены с поразительным пренебрежением… поразительным, по мнению наших оппонентов, конечно, а не по нашему мнению… с поразительным пренебрежением политической практикой и влиянием подобных дел на сознание общественности. Вы согласны?
Снова кивок.
— Согласен.
— Великолепно! — просиял сенатор Деверо. — Теперь мы подходим к пункту четвертому. Представляется вполне вероятным, что наш никудышный министр по делам иммиграции поступит с этим несчастным молодым Дювалем так же неуклюже и глупо, как и с предыдущими. Во всяком случае, будем на это надеяться.
Бонар Дейц улыбнулся.
— Поэтому, — сенатор по-прежнему говорил, понизив голос, — поэтому, говорю я, возьмем-ка мы — партия оппозиции — на себя решение судьбы этого молодого человека. Давайте превратим эту историю в публичное дело и нанесем удар по неподатливому правительству Хоудена. Давайте…
— Я понял, — сказал Бонар Дейц. — И прибавим себе на этом несколько голосов. Неплохая идея.
Лидер оппозиции задумчиво смотрел на сенатора Деверо сквозь очки. «Сенатор, — говорил он себе, — стал в некоторых отношениях маразматиком, и тем не менее, если не обращать внимания на его утомительный микоберизм[11], старик все еще обладает замечательным политическим чутьем». Вслух же Дейц сказал: