— Она уселась на землю. — Буду сидеть здесь, пока ты не уйдешь. — Но она ничего не добилась. — Эй, не надо со мной тут садиться. Не надо…
Она тяжко вздохнула, когда Савьер сел на траву рядом с ней.
— Что с тобой? — спросил он.
Она отвернулась.
— Завтра отец отправляет меня в интернат.
— Ты уезжаешь? — переспросил он, как будто не веря своим ушам.
Она кивнула.
Он долго молчал, перебирая в пальцах травинки, а потом тихо проговорил:
— Можно, я тебе что-то скажу?
— Если это «до свидания», то можно.
— И зачем огрызаться? Нормально нельзя разговаривать?
Она вздрогнула и повернулась к нему. Все лето отец и Беверли обходились с ней бережно, словно с больной, и ее удивило, что кто-то делает ей замечание за ее поведение. Если честно, и вправду отвратное.
— Я тебе расскажу, что со мной происходило за этот последний год. Я стал с удовольствием ходить в школу, потому что я знал: там я увижу тебя. А по дороге я часто думал, в чем ты сегодня будешь. Я любил обеденные перемены. Потому что сидел в столовой, смотрел в окно и видел тебя на трибуне. Я все лето тебя искал. Где ты была?
У Джулии отвисла челюсть. Ей вдруг захотелось его ударить. У него была девушка. Холли. И хотя она тоже входила в кружок Далси Шелби, она была вполне адекватной девчонкой. Не такой мерзкой, как все остальные Розы Мэллаби. Савьер встречался с ней чуть ли не с первого класса. Они всегда были вместе. Многие даже не разделяли их и называли, как единое существо: Савьерхолли.
— Да что с тобой? — выдохнула она. — Вы с Холли — идеальная пара. Очень друг другу подходите.
— Я просто пытаюсь сказать, что жалею, что я никогда не пытался с тобой заговорить. Всегда хотел подойти к тебе. Всегда хотел… — Он смотрел на ее губы, и Джулия вдруг очень остро осознала, как близко друг к другу они сидят. Как близко он к ней наклонился.
Он уже почти касался губами ее губ, и Джулия резко отвернулась.
— Уходи, Савьер. Возвращайся к своей прекрасной, идеальной жизни.
На глаза навернулись слезы. Джулия попыталась их удержать, но они потекли по щекам — черные от расплывшейся туши. Она вытирала лицо рукой, хотя знала, что так будет еще хуже, она только размажет всю краску по щекам. Господи, ну почему Савьер не уйдет и не оставит ее наедине с ее уродливым горем?!
Савьер спокойно снял в себя белоснежную рубашку и протянул ее Джулии:
— Вот, возьми.
Она с неохотой взяла рубашку и принялась вытирать лицо. От рубашки пахло свежей зеленью — как от цветочных стеблей.
Джулия перестала плакать, посмотрела на рубашку у себя в руках и смущенно ее скомкала.
— Извини.