Она вошла в ванную комнату и включила яркий свет. Наполнив ванну горячей водой и добавив в нее ароматную пену «Нивея», Дебора посмотрела на себя в зеркало.
То, что Дебора увидела, было последним из множества ее обликов, обликом, которым она наконец-то была довольна. Пятнадцать лет назад, когда она впервые приехала в Америку, ее кожа была темной от загара, курчавые черные волосы коротко подстрижены. Она носила простое хлопковое платье без рукавов и сандалии. Теперь ее кожа была так бледна, насколько это было возможно — вот уже много лет Дебора избегала солнечных лучей, — а волосы, скрепленные золотой заколкой, стали ровными и гладкими. На рубашке и джинсах красовались дизайнерские лейблы, как и на дорогих спортивных туфлях. Она много и тяжело работала, чтобы выглядеть как американка, как белая женщина.
Она и есть белая женщина.
Затем она подумала о Кристофере? Узнает ли он ее?
Выйдя из ванной, Дебора закутала свои длинные мокрые волосы в полотенце и присела на краешек кровати. Спать ей не хотелось — прекрасно выспалась в самолете.
Она взяла в руки дорожную сумку, которую не выпускала из виду на протяжении всей поездки. Помимо паспорта, дорожных чеков и обратного билета в сумочке хранились вещи, которые имели для нее гораздо большую ценность. Дебора достала из сумки свое сокровище и положила его рядом с собой на кровать.
Это был небольшой сверток из коричневой бумаги, перетянутый тонкой веревочкой. Дебора развернула его и вынула содержимое: конверт с выцветшими фотографиями, перетянутую лентой пачку старых писем и дневник.
Это было наследие Деборы, все, что она увезла с собой из Африки, все, что осталось от ее некогда благородной — а затем запятнанной позором — семьи Тривертонов. Она ни разу не пересматривала эти фотографии, после того как вложила их в конверт и запечатала его пятнадцать лет тому назад. Письма же не перечитывала с того ужасного дня, когда Мама Вачера наговорила ей страшных вещей. Дневник, старую, потертую, кожаную книгу, начатый шестьдесят восемь лет тому назад, вообще никогда не читала. На его обложке золотыми буквами была написана фамилия ее семьи: Тривертон.
В Кении эта фамилия была больше, чем просто фамилия. Дебора видела выражения на лицах молодых африканцев — служащих отеля, когда она назвала им свое имя. Все было как всегда: сначала быстрый испуганный взгляд, затем секундное немигающее воззрение, а следом неизбежная отчужденность и натянутая улыбка, за которой прятались ненависть и презрение за совершенные семьей Тривертонов иные деяния. Дебора с детства привыкла к подобным взглядам, поэтому не очень-то удивилась, поймав их на себе сейчас.