В нашем вагоне пустует половина купе. Война. Сейчас по Европе путешествуют только те, кого гонит в дорогу необходимость. Я тоже, честно говоря, охотнее сидел бы дома или в своей конторе на улице Граф Игнатиев. В такую погоду Мария сварила бы мне крепкого кофе и я пил бы его из крохотной чашечки — горький, густой.
— Ну же, Чина, делай пипи!
Я вздрагиваю и смотрю на итальянку. Она озабочена. Болонка крутится возле моей ноги. Строю милую улыбку и отодвигаюсь. И снова вздрагиваю, ибо черный раструб перронного репродуктора внезапно обретает дар речи. Слова хрустят, как жесть.
— Пассажиров экспресса Симплон просят занять места в вагонах!.. Повторяю: дамы и господа, займите свои места в вагонах! Соблюдайте порядок!
Д’Артаньян в юбке подхватывает на руки свое мохнатое сокровище и торопится в вагон; я помогаю ей одолеть ступеньки и удостаиваюсь многообещающей благодарности.
— Грация!
Одно слово, но как оно сказано! И почему это мне всегда так везет? Куда бы я ни ехал и как бы пуст ни был вагон, в нем всегда отыскивается одинокая дама, безошибочно угадывающая во мне холостяка и считающая долгом пустить в ход свои чары.
Итальянка наконец скрывается в купе, а я, не теряя времени, бегу в другой конец вагона. Мне почему-то кажется, что объявление по радио отнюдь не означает конца затянувшейся остановки и связано с каким-то сюрпризом для пассажиров. Если это так, то лучше смирно сидеть на месте, сменив обычную обувь на теплые домашние туфли без задников и погрузившись в чтение детективного романа.
Тихие шаги в коридоре. Негромко брошенная фраза, в которой мелким прованским горошком перекатывается буква “р”, и вслед за проводником в коричневой курточке через порог купе перешагивает Вешалка с обвисающим с плечиков костюмом. Костюм черный, в скромную тонкую полоску… Сюрприз, хотя и не тот, о котором я думал.
Вешалка складывается пополам и опускается на диванчик напротив. Загромождая проход, на коврик укладывается желтый кожаный кофр — весь в ремнях, как полицейский на смотре, — а рядом с кофром протягиваются две жерди в брюках, такие длинные, что проводник, выходя, едва не спотыкается о них.
— Мерзкая погода, — говорит Вешалка вместо приветствия. — Э?
Я соглашаюсь:
— Совсем непохоже на лето…
У Вешалки четкий берлинский акцент и серые волосы. Нахожу необходимым представиться:
— Слави Багрянов. Коммерсант.
— Фон Кольвиц.
И все. Ни имени, ни профессии. Так и должно быть: для немца, да еще обладателя приставки “фон” перед фамилией, болгарский торговец — парвеню, неровня. Тем лучше, путешествие пройдет без утомительной дорожной болтовни, после которой чувствуешь себя обворованным.