Г.М. ответил, что у него есть другое важное дело и ему необходимо вернуться обратно в кабинет Ментлинга, он потребовал, чтобы и остальные его сопровождали.
Гийо, глядя на Местерса сквозь темные очки, ждал, пока все покинут комнату, положив руку на позолоченную шкатулку.
— Вы уже осмотрели эту шкатулку и не нашли в ней ничего подозрительного, не так ли? Не разрешите ли вы мне унести ее? Конечно, это сентиментальность, но я бы хотел…
Местерс прервал Гийо и, не показывая, что он думает в действительности, ответил:
— Очень сожалею, сэр, но все, что находится здесь, должно оставаться на своих местах. Лично я не чинил бы никаких препятствий, но предписание неумолимо. Между нами, почему вам так хочется взять эту шкатулку?
— Я не очень-то и стремлюсь, — ответил Гийо.
Он казался спокойным, но какая-то искра ярости, отчаяния, страха или обычной хитрости, которая лишь отчасти была заметна в нем раньше, теперь горела в его взгляде. Странный молодой человек! Трудно его понять: то он был естественным и любезным, то в его манерах сквозила искусственность, иногда он казался каким-то скользким. Голос его слегка дрожал.
— Я не заинтересован особо в этой шкатулке, но в ней лежит одна миниатюра, своего рода талисман, вы, вероятно, ее видели, и я бы хотел… Это вам кажется подозрительным, не правда ли? Какая бессмыслица!
Глядя краем глаза на молодого человека, Местерс открыл крышку и достал предмет, который Терлен уже видел. Это был овальной формы медальон, окантованный золотом, длиной пальца в три. Он состоял из двух спаянных между собой миниатюр из слоновой кости. На одной миниатюре было лицо женщины, на другой — мужчины.
Гийо осторожно взял медальон, а Джудит подошла ближе, чтобы его увидеть.
— Чарльз Бриксам, — сказал Гийо, проводя пальцем по стеклу, — первый из умерших в этой комнате, и его жена. Вы, конечно, не будете иметь ничего против, если я…
— Дайте, Местерс, пусть он возьмет, — сказал Г.М.
Когда все выходили из комнаты, Джудит взяла медальон в руки, чтобы его разглядеть. Эти портреты словно привораживали. Наконец она передала медальон Терлену, и ему в первый раз показалось, что тени предков ожили в этом доме.
На одном из портретов изображен молодой человек, лет двадцати, с длинным лицом и задумчивым взглядом, дышащим бесконечной мягкостью, без парика, волосы заплетены; он был одет в костюм для верховой езды коричневого цвета, застегнутый по самое горло. Он оперся подбородком на руку и, казалось, размышлял.
Хотя портрет был написан в красках, чувствовалась бледность лица, говорившая о некоторой неуравновешенности.