Она обратила на него свои большие глаза с поволокой, и он почувствовал, как задрожали у него колени.
— Нет, ты собираешься. И думаю, я буду этому рада. Ты понимаешь? Это будет значить, что я выйду на волю — вновь стану женщиной, тебе что-нибудь понятно?
— Ни хрена, — обиженно сказал он. — Но обед, я вижу, не состоится.
— О'кей. — Она пожала плечами и повернулась к полкам. Затем снова беззаботно заговорила: — Кто этот высокий, красивый белобрысый детектив… его стол в углу кабинета? Кажется, его имя Эдди или…
— А, понятно, это он, наверное, оскорбил тебя, — быстро среагировал Нилсон. — Эдди Клански — совершенный мерзавец с женщинами, тебе нужно держаться от него подальше. Если тебе хочется, чтобы тебя «использовали», как ты говоришь, то тебе лучше иметь дело со мной. Мне ты можешь верить.
Она посмотрела на него. Он смотрел на нее.
Она начала смеяться.
— Раньше ты никогда не смеялась, — сказал он.
— Да, — согласилась она.
Он смотрел на нее в изумлении. И, чем большее затруднение он испытывал, тем больше она смеялась. И он сам начал смеяться, хотя ничего не понимал: эта девица, определенно, сумасшедшая, — и нужно бы не иметь с ней дел, но он уже не мог. Не мог. Внезапно раздалось покашливание, и они оба вскочили.
— Простите, есть здесь офицер Нилсон?
— Я, я Нилсон. Так я думаю, — добавил Нилсон, стараясь прийти в себя.
— Вам звонят. Думаю, это срочно. Что-то о вашем профсоюзе.
Нилсон посмотрел озадаченно:
— Федеральная полиция звонит мне? Сюда?
Служащая извиняющимся голосом сказала:
— Я не знаю, но они говорят что-то о… забастовщике*, которого застрелили. Может быть, вам лучше поговорить с ними самому.
Нилсон уставился на нее, а затем бросился к телефону. Женщина посмотрела на Дэйну, та стояла с побелевшим лицом: смех в один момент слетел с ее губ.
— Я ничего не знала о том, что полиция бастует, — проговорила женщина. — А вы знали?
Они не разрешили ему сидеть, пока не был проявлен рентгеновский снимок.
— Да взгляните, я могу двигать пальцами! — протестовал он, но они лишь улыбались, потом сказали «Теперь отдохните».
Ослепляющая операционная лампа все еще била в глаза, * Страйкер — в переводе «забастовщик», глаза слезились, и он вытирал их здоровой рукой. Он попросил одного из врачей выключить свет. Этого было нельзя, поэтому они чуть подвинули стол, на котором он лежал, — но это не помогло.
Слезы катились и катились.
Появился Пински и стал рядом.
— Поймали? — спросил он, уже зная ответ, потому что хорошо знал Пински и прочел все в его глазах. — Проклятие! — И Пински согласно кивнул. — А Тос?