— Я не достану отсюда.
— Слезай, тогда достанешь.
Она снова легла, сложив руки и прижавшись к ним щекой. Вняв ее уговорам, он попытался слезть со своего кресла на дощатый пол. Еще несколько недель назад ему стоило невероятных усилий сползти с сиденья своего кресла к напольным матам, которые они обычно использовали для упражнений. Сейчас же он проделывал это исключительно благодаря силе своих рук, мышц груди и спины. Она старалась скрыть улыбку гордости за него.
— Где натирать? — спросил он недовольно.
— Везде. — Но несколько мгновений спустя охнула: — Ой, не так сильно. И не так быстро. Хм, так лучше.
Вскоре уже обе руки Адама двигались по ее спине медленными плавными толчками, втирая крем. И каждый раз, когда он невзначай кончиками пальцев касался ее груди, его руки непроизвольно замирали, прежде чем снова продолжить.
Догадавшись, что он собирается закончить, она произнесла:
— Ноги тоже, пожалуйста.
Она пробормотала это сонным голосом, но еще никогда в жизни ей так не хотелось бодрствовать, как теперь. И каждый ее нерв отдавался туго натянутой струной.
Он не сразу уступил ее желанию… просто долго колебался. Сердце Лайлы бешено колотилось. Крепко зажмурившись, она всем сердцем надеялась, что он поддастся искушению, сделает это как ради нее, так и ради себя самого. Рассудительность уступила природным инстинктам. Она почувствовала его руки на своих лодыжках, потом на бедрах, ощутила, как, нежно надавливая и массируя, они продвигались выше. Ей пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не застонать от удовольствия, когда его пальцы бережно сжимали ее плоть.
Слишком быстро для них обоих он отнял руки. Лайла перевернулась, почти подставив Адаму свою грудь.
— Закончил?
Не отрывая глаз от полного свежести розового соска, Адам кивнул.
— Тебе надо было бы быть физиотерапевтом, — внезапно севшим голосом проговорила она, — ты чувствуешь тело.
Следуя ее методу, он вернулся к своему креслу, взобрался в него.
Затем коротко глянул на нее и произнес:
— Да, но без издевательства.
Как ужаленная, Лайла схватила майку и прикрыла ею грудь.
— Я не издеваюсь.
— Ну тогда жесткости.
— Я и не жестокая.
— Ах нет? — Он быстро развернул свое кресло.
— Ты куда? — спросила она.
— В свою комнату.
— Я принесу тебе поесть.
— Не беспокойся.
— Какое беспокойство? Это моя обязанность.
— Да пропади она пропадом эта твоя обязанность, — крикнул он, обернувшись через плечо. — Лучше я останусь голодным, чем позволю тебе вертеть мною!
И кресло его исчезло в полумраке дома. Лайла долго смотрела ему вслед, чувствуя отчаянное желание снова залиться слезами. Она всегда так удачно все планировала. Но как часто ее добрые намерения оборачивались неудачей.