Я подошел, чтобы посмотреть, почему она замолчала, и увидел, что Джон был не один в музыкальной комнате. С ним была Мэриджон.
Я не могу описать, насколько все это было странно. Хотя непонятно почему. Мэриджон спокойно сидела на подоконнике, очень счастливая, а Джон — на вертящемся стуле у рояля. Между ними было не менее шести футов.
— Привет, — сказала Мэриджон Софии, и ее глаза были ярко-синие, чистые, а взгляд твердый. — Тебе удалось достать моллюсков в Сент-Ивсе?
Я всегда буду помнить, как она это спросила, потому что тогда я впервые увидел, как сильно она презирает Софию.
А София бросила:
— Где Майкл?
Мэриджон сказала, что понятия не имеет. А Джон спросил:
— Разве он не рыбу ловить пошел?
Они оба рассмеялись, и Джон опять заиграл. Как будто нас там не было.
— Я ухожу вниз, в бухту, с Максом, — сказала внезапно София.
— Да? — произнес Джон, переворачивая нотную страницу.
— Не сгори на солнце, — сказала Мэриджон, — оно сегодня опасное, правда, Джон?
— Очень, — сказал Джон, продолжая играть и не поднимая глаз.
Ну, мы вышли. София была в ярости, хотя ничего не сказала. А когда мы дошли до берега, оказалось, что мальчик идет следом за нами, и София отыгралась на нем и прогнала его. Бедное маленькое создание! Он выглядел таким потерянным и взволнованным. Он пошел вдоль берега и скоро исчез из виду между скалами.
Мы искупались, а потом София начала разговор. Она говорила о Мэриджон, а под конец стала плакать.
— Я терпеть не могу, когда она сюда приезжает, — говорила она. — Терпеть не могу. Когда она здесь, все идет не так, как надо.
Когда я спросил, что такого делает Мэриджон, она не могла объяснить, а только сильнее плакала.
Я старался ее утешить, понимающе обнял. И тут случилось самое худшее из того, что могло случиться. Ева, узнав, что я вернулся, пошла меня искать. Конечно, она застала нас в так называемых «компрометирующих» обстоятельствах. Произошел еще один скандал, и она ушла в дом. Вечером не спустилась к обеду.
Обстановка во время обеда была весьма нервная. Было очевидно, что София решила играть роль хорошей хозяйки и быть яркой, разговорчивой, делать вид, что вообще ничего не произошло.
Я старался поддерживать это, как мог, и Майкл, насколько помню, иногда подключался. Но Мэриджон и Джон не произнесли ни слова. Через какое-то время их молчание стало действовать подавляюще. Это трудно описать. Их объединенное молчание каким-то образом ощущалось всеми. Если бы только один из них молчал, это было бы не так заметно, но объединенное молчание вызывало чувство неловкости. Под конец София тоже замолчала, а я никак не мог придумать, что бы еще сказать. Молчал и Майкл. Именно в тот момент, когда в комнате стояла абсолютная тишина, Мэриджон начала говорить.