Он притащил ее в светлицу и швырнул на кровать с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Она продолжала плакать, но кто, даже услышав ее, смог бы прийти ей на помощь? Правда, из кухни и пристроек доносились приглушенные звуки борьбы, но она понимала, что тридцать тренированных солдат быстро расправятся с ее бедными сервами. Сейчас они, конечно, не отказывают себе в удовольствиях — в доме было две или три симпатичных девушки и полно разнообразных вин.
Сэр Хьюго сорвал свой плащ и двинулся к ней, расстегивая ремень. Она застонала и отпрянула, когда он тяжело оперся коленями на постель. Улыбка его внушала ужас, темное грубое лицо приблизилось, а когда его тяжелое тело придавило ее, она почувствовала, что сейчас задохнется. И вновь она прокляла изменника-серва, открывшего ворота, а потом неожиданно осознала, что проклинает Стефана, который оставил ее и тем самым позволил этому случиться. «Сэр Хьюго обещал присматривать за тобой, любовь моя, можешь довериться ему во всем». Он сказал ей это в тот день, когда ушел! Черная ярость клокотала у нее в горле, подогреваемая горячим, требовательным языком, который рвался к ней в рот. Его дыхание отдавало пряным вином, от мускулистого тела отвратительно пахло потом и приторно-сладким цибетом. Она непроизвольно вскрикнула, когда он грубо впился в ее кровоточивший рот, ее руки бессильно упирались ему в живот. Он разорвал воротник платья, нащупывая и обнажая ее груди, устремляясь к ним своими отвратительными губами; он кусал и сосал груди, как гигантский чудовищный младенец. Затем, когда он потянулся, чтобы задрать юбки, она отчаянно рванулась, пытаясь освободиться.
Раздался яростный рев, и кулак с размаху опустился ей на голову. Уже почти теряя сознание от боли и омерзения, она чувствовала, как он раздвинул ей бедра и втиснул между них свою дрожавшую от нетерпения тушу. Его руки жадно блуждали по ее телу, потом ладонь, как железный засов, сомкнулась на ее горле, и она почувствовала, как он глубоко проник в нее. Одной рукой он стискивал ее грудь, локтем все еще нажимая на горло, чтобы не дать ей ускользнуть, а другая рука массировала ее ягодицы в такт яростному ритму его работавших бедер. Рот его терзал ее губы, черные глаза налились кровью, словно у борова, — Иден зажмурилась, чтобы не видеть этого лица, но не было спасения от горячей, пронзавшей ее плоти, которая двигалась между ее ног.
Наконец он сделал свое дело, и она знала, что его грязное семя осталось в ее измученной, съежившейся плоти. Все его тело было покрыто потом. Он откатился в сторону, оставив ее потрясенной и неподвижной, неспособной даже рыдать — так глубоко овладели ею ощущения унижения и отвращения, как к его мерзкому телу и к тому, что он совершил, так и к себе самой; уж лучше было ей умереть, чем выносить такой позор.