— Ты не видела ее сегодня?
— Нет. Тебя, между прочим, тоже. Доброе утро, пап.
— Доброе, малыш. Я поднимусь — может, ей что-то нужно.
Он поставил ногу на нижнюю ступеньку.
— Разве что новый флакон «Иссимиаки». Мне кажется, твоя старшая дочь принимает ванны из туалетной воды.
— Что ты выдумываешь?
Он смотрел на Лелю в упор. У него были острые, колючие зрачки.
— Пап, это правда, что ты пьешь по ночам?
Он неопределенно хмыкнул и отвернулся.
— А с Сурком у вас все в порядке?
— О чем ты, малыш?
— Обо всем на свете. И о творчестве тоже.
— Я окончательно завершил «Закат». Приходи взглянуть.
— Ты?
— А кто же? У меня никогда не было подмастерьев и учеников. Как ты знаешь, твой отец заданности предпочитает импровизацию.
— Сурку нравится «Закат»?
Отец нахмурился.
— Я пишу не для какой-то отдельно взятой личности. Я пишу для себя и будущих поколений.
— Пап… Я видела вчера маму, — набравшись духу, сказала Леля.
— Брось. Это ты от Петра заразилась. Он помешан на призраках и прочей ерунде.
— А ты?
— Меня эта проблема интересует сугубо теоретически. Как философия, античность. Мне любопытны некоторые аспекты, связанные с человеческой психикой. Если бы даже существовала возможность вызвать Тасину душу, я бы никогда не осмелился ее потревожить.
— Но я видела…
— Ты ничего не могла видеть, малыш.
Он сказал это громко и резко. И тут же, посмотрев наверх, приложил к губам палец.
— Я никому не скажу.
Отец как-то неестественно рассмеялся.
— Пап, это серьезно.
Он задумчиво посмотрел на Лелю и вдруг повернулся и вышел на веранду.
Она видела, как отец остановился у стола, возле которого хлопотала Мила, погрозил ей пальцем и быстро сбежал вниз, чуть не налетев на Шуберта.
Леля обратила внимание, что у Милы красные глаза.
— Ты что раскисла? — спросила Леля, машинально взяв со стола яблоко.
Мила поманила ее пальцем и, когда Леля подошла ближе, сказала шепотом:
— Он хочет, чтобы они уехали завтра утром. Он настаивает на этом.
— Но почему он мне ничего не сказал? — удивилась Леля.
— Он и мне велел держать рот на замке. Ему стыдно. Очень стыдно.
— Чего ему стыдно?
— Что он не может справиться со своей ненавистью к Борису.
— Я не верю в это, Сурок.
— Поверь, очень стыдно. А тут еще этого Шубина черти принесли. Зачем только Виталий его вызвал?
— Вызвал? Первый раз слышу.
— Я сама позавчера передала по телефону телеграмму. Только это большой секрет. Петуня и тот ничего не знает.
— У вас сплошные секреты последнее время. Прямо в детей превратились.
— Душа истинного художника та же детская комната, полная тайн, игрушек и сказок. Твой папа — творческий человек.