Она не сразу услышала, как трезвонит мобильник.
— Говорите!
— Это Павел. Привет.
Катя молчала, прижимая к уху телефон.
— У тебя там что, вечеринка, детка?
— Я тебе не детка, — рявкнула Катя.
— Ты что, попутала? — Тон дяди Паши стал холодным. — Помнишь, о чем мы говорили?
— Помню.
— Когда идем к нотариусу?
— Иди к нему сам, придурок. По тюрьме соскучился? Только попробуй еще позвонить!
Даже на расстоянии она почувствовала, что бывший уголовник шокирован ее словами.
— Ты что протявкала, сучка? — Павел задохнулся от ярости, но Катя уже отключила телефон.
Он звонил еще несколько раз, но она даже не прикоснулась к мобильнику. Лишь дома девушка еще раз проверила входящие вызовы и с удивлением обнаружила среди них звонок от Олега.
Было и короткое сообщение от него: «Прошу, приезжай!»
Катя посмотрела в окно. Солнце уже давно село, но дождь не прекращался. Ехать куда-то не особенно хотелось, но дома все равно делать нечего, почему бы и нет? Заодно они окончательно выяснят отношения.
Девушку охватило состояние какого-то полубезумного веселья. Она быстро переоделась и выпорхнула в прохладную ночь.
Дантист распахнул дверь, и ему в лицо ударил мокрый ветер. В сумерках, в пелене дождя, настойчиво сигналил какой-то автомобиль. Три длинных, три коротких. Потом все стихло.
— Гаучо, фонарь! — крикнул Дантист, перед глазами которого плясали буквы дурацкого сообщения, полученного с телефона Гунна.
Мышонок со страхом выглядывала из-за его плеча. Гаучо принес фонарь, и байкеры вышли наружу. Невдалеке тут же заработал двигатель, и темнота моргнула красными глазами габаритных огней. Машина быстро скрылась во тьме.
— Кто это? — тупо спросил Эстет.
В руках он сжимал бейсбольную биту, которую захватил из «Берлоги».
— Какой-то отстойный прикол! — Гаучо сплюнул.
— Тишина! — прикрикнул Дантист.
Все замолчали. Сквозь плотную стену дождя явственно различалось какое-то жужжание. Его сопровождал механический, дурацкий, глупый смех дешевой куклы, который сначала вызывает улыбку, но быстро надоедает и начинает раздражать.
Дантист зашагал вперед, освещая дорогу фонарем. Его ботинки скользили в густой слякоти. Жужжание стало ближе, и вскоре луч фонаря выхватил из тьмы гротескную картину.
На небольшом пятачке у дороги по кругу, меся жидкую грязь, ездил детский трехколесный мотоцикл. На нем неподвижно, странно кособочась, сидел какой-то уродец с непомерно вытянутым телом, завернутый в одеяло. Ручки и ножки этого существа были непропорционально крошечными. Голова, скрытая одеялом, вздрагивала, когда мотоцикл подпрыгивал на кочке. На руле байка, до упора вывернутого налево и зафиксированного скотчем, болтался мешочек, из которого, потрескивая, безостановочно сочился жутковатый смех.