«Олег!» — с ужасом подумала Катя.
— А еще? — продолжал допытываться Виктор.
— Еще есть ребенок, — словно оправдываясь, торопливо проговорил Артур. — У нее тут сын. Маленький такой. Мы с ним играем иногда. Сережей зовут.
— Сын. Сережа, — эхом отозвался Виктор.
Он был в полной растерянности. Ведь они с Леной хотели дать мальчику это же самое имя! Возможны ли такие совпадения?
— Она назвала своего ребенка в честь моего папы, — счел нужным сообщить Артур и сморщился, словно воспоминания об отце оказались не самыми приятными. — Вы же знаете моего папу?
Виктор с ненавистью смотрел на Малышева, но, похоже, того это не смутило.
— Это он тут все сделал. Когда я был маленьким, папа часто брал меня сюда. Он иногда причинял мне боль, но я все равно любил его. Мы устраивали представления! Я…
— Заткнись! — прорычал Виктор.
Артур обиженно замолчал, но черты его лица быстро разгладились, и он сосредоточился на работе. В помещении снова воцарилась тишина. Старик наклеил фото на последнюю банку — всего их было порядка шестидесяти — и поднялся на ноги. Его мутный взгляд остановился на Кате. Продолжая держать в руке банку, он начал приближаться к девушке. У Кати перехватило дыхание.
Малышев подошел вплотную. Ее ноздри уловили тяжелый смрад, исходивший от костлявого тела.
— Вы очень красивы, — восхищенно сказал он.
Его воспаленные, покрытые коркой губы раздвинулись в улыбке, напоминая трещину в засохшем куске грязи.
— Я давно не видел таких девушек. — Он нерешительно переступил скованными ногами. — Она сказала, что вы моя сестренка. Это правда?
Катя вжала голову в плечи.
— Я всегда жил один. Даже когда мои родители были живы, я чувствовал одиночество. Знаете, как это страшно, когда вы никому не нужны? Мне очень хотелось бы иметь маленького братика или сестренку. Мы веселились бы, играли…
Он продолжал что-то лопотать, протягивал руку к лицу Кати и тут же виновато отдергивал ее, будто у него где-то в мозгу срабатывал невидимый предохранитель. Катя пропускала бессвязную речь мимо ушей. Все ее внимание было сосредоточено на стеклянной посудине, которую сжимали грязные худые пальцы психопата. Точнее, на картинке.
Это был Олег. Надпись под его улыбающимся лицом гласила: «Насладись вкусом!»
В «Берлоге» уже которые сутки царила непривычная тишина. На пустой сцене стоял барабан, забытый кем-то из музыкантов. Стойка бара покрылась пылью.
Шел третий час ночи. В клубе находились только Дантист и Монгол. Оба были мрачнее тучи — куда-то запропастился Гаучо. Он перестал выходить на связь чуть ли не сутки назад, и Дантист все телефоны оборвал, пытаясь поговорить с другом. Впрочем, домашние Гаучо заявили, что сегодня утром он ни свет ни заря укатил на своем байке.