Нужно было бежать, в Астуре их поджидал корабль, снаряженный друзьями, но Квинт решил сначала вернуться домой, чтобы собрать кое-какие вещи, это его и погубило. Марк Туллий сел в Астуре на корабль, однако далеко не уплыл. Бедой знаменитого оратора было то, что он мог только излагать правильные мысли, но не действовать.
Произнести очередную речь о необходимости бегства и спасения, чтобы потом возобновить борьбу против тиранов, — пожалуйста, а бежать в действительности? Куда, к Марку Бруту, к Кассию, к Сексту Помпею? Но у них всех просто опасно, кто знает, как повернет их военная судьба завтра?
Была еще одна возможность — отправиться в Александрию, где роскошная библиотека, множество ученых, все условия для работы и научных занятий. Но там была Клеопатра, против которой он столько выступал. Марк Туллий Цицерон вдруг осознал, что своими гневными обличениями сам себя загнал в угол, теперь нет на свете человека, который бы мог предложить ему кров, нет на свете места, где этот кров был бы безопасен.
И Цицерон приказал пристать к берегу. Он метался в нерешительности, то рвался уплыть как можно дальше, то придумывал, в какую бы норку спрятаться, то решал встретить судьбу лицом к лицу…
Слуги видели, что хозяин устал от борьбы, что он сдался судьбе, сник, не способен бороться. Чтобы слуги не укрывали своих опальных хозяев, им была обещана жестокая кара, а рабам, напротив, свобода, но часто преданные слуги жертвовали собственными жизнями, чтобы спасти хозяев, а рабы не стремились купить свободу ценой их гибели.
Так и у Марка Туллия, именно слуги почти силой сначала унесли его обратно на корабль, а потом, когда оратору вздумалось прощаться со своим кайенским имением, заставили его снова бежать. К сожалению, поздно…
Стоило носилкам удалиться по дорожкам сада, как в имении появились солдаты во главе с центурионом Герентием и военным трибуном Лаеной. Обнаружив дверь запертой, они приказали взломать, но Марка Туллия там не оказалось. Слуги в один голос утверждали, что хозяина давно не видели. И тут…
Молодой человек не отличался ни красотой, ни крепостью, напротив, его вид выдавал книжного червя, увлеченного чем угодно, только не физическими упражнениями. Так и было, вольноотпущенник Квинта, бывший раб, которого, обнаружив у него страсть к ораторскому искусству и литературным трудам, Цицерон сам воспитывал, обучая правильному сложению слов, в решающую минуту спокойно предал своего учителя.
— Господин… — он показал центуриону на группу людей, поспешно удалявшихся с носилками по дорожкам сада в сторону моря.