Ретранслятор (Жеребьёв) - страница 3

Более детальный осмотр тоже ни к чему хорошему не привел. Датчики на груди и голове, катетер в вене, штука, ну там, чтоб не ходить под себя, и плотная повязка на голове. На спинке кровати нашлась моя карта с назначениями, и, с трудом дотянувшись до планшета, я с сомнением начал ее пролистывать, пытаясь разобрать невнятный почерк эскулапа.

— Так, — я закашлялся и, почувствовав неимоверную сухость во рту, попытался найти в палате графин с водой, но не нашел. С трудом дотянувшись до планшета, я понял, что подобное физическое упражнение в моем состоянии это все, на что я способен. Слабость невероятная. — Так, черепно-мозговая, автомобильная авария. Мозг не пострадал…

Дойдя до пункта с протакриловым протезом, я на секунду прикоснулся к своей многострадальной черепушке.

— Вот уж приплыли, Франкенштейн, не иначе. Интересно. И как давно я здесь?

На мои слабые крики и уже десятую попытку вызова медицинского персонала никто не откликнулся. Соображал я плохо, но единственным правильным решением выбрал выковырять себя из постели, отправиться по стеночке до поста медсестер и хорошенько их отчитать за столь пренебрежительное отношение к больным. Эту мысль я и попытался осуществить. Катетер из вены получилось вытащить без затруднений, а вот извлечение того, что находился в мочетоке, вызвало у меня бурю новых ощущений и чуть было не отбило желание совершить карательный рейд. Однако природное упрямство и воздействие обезболивающих помогли, и, свесив ноги, я с сомнением смотрю на приоткрытую дверь палаты, а за ней безмолвие, тишина и… вот, кто-то идет.

Пока я занимался самоистязанием, в коридоре действительно послышались отчетливые шаги. Кто-то, может быть, двое, может быть, больше, не очень уверенно шел по коридору, то и дело останавливаясь и стараясь издавать меньше шума, но в абсолютной тишине услышать его было проще пареной репы.

— Эй! — попытался закричать я. — Кто-нибудь?! Что тут происходит? — Но вместо крика лишь сипение, которое только с большой натяжкой можно было признать за человеческую речь. Этого, впрочем, было достаточно. Шаги на секунду замерли, и невидимый пока незнакомец уверенно зашагал в мою сторону, подняв при этом клубы пыли.

Тоже мне, лечебное учреждение. Антисанитария одна. Это надо же, как у нас до сих пор лечат.

Шаги все же достигли двери, и та, скрипнув, впустила в палату странное небритое существо в ватнике и с АК на плече. Ни дать ни взять партизан.

— Живой? — осторожно поинтересовался небритый, с интересом оглядывая мою измочаленную фигуру и босые ноги, беспомощно свесившиеся с кровати.