— Охренеть. — Голос Мишани был все такой же нереальный, но теперь звучал несколько по-другому. Нотки восхищения, страха, раболепия — тогда было и не различить, да я и не пытался. — Охренеть, дядя.
— Будешь ругаться… — Я сплюнул на асфальт, пытаясь избавиться от привкуса во рту. — Будешь ругаться, ладошки волосатые станут.
— Странно, — воришка подошел ко мне и, обведя взглядом поле боя, вдруг расплылся в счастливой улыбке. — Но как это можно?
— Что как можно? — Я устало опустился на газон и взглянул на вмиг опустевшую улицу. Все, что осталось, так это вспоротый асфальт да уродливые черные шрамы на стенах. Все тихо, чинно, благородно, будто и не было ничего.
— Все подряд. — Страха в голосе мальчишки как не бывало. — Ты — и фриз, и вольт, и сканер. Последнее, кстати, было особенно страшно. Как такое можно вообще? Я слышал, что где-то на юге есть пир, который может читать мысли. Тут же, я даже не знаю, как и понять…
— А тебе не нужно ничего понимать, — отмахнулся я. Дрожащая рука наконец совладала с зажигалкой, и на конце помятой сигареты вспыхнул красный светляк. Жадно затянувшись, я закашлялся и тут же почувствовал на спине удары маленького кулачка.
— Спать идти надо, — уверенно заявил Мишаня.
— Сдурел. — Я снова сплюнул, но мерзкий привкус, видимо, решил поселиться у меня во рту. Вот был бы спирт, так бездарно потраченный вчера днем на берегу реки, то было бы совсем другое дело. — Они же сейчас…
— Что они, — зачастил воришка. — Ты же им, дядя, так носы натянул, что завтра сами с поклоном, хабаром и извинениями явятся да попросят, если уж не убивать всех и каждого, то хоть покинуть их, и как можно скорей.
— Что-то ты больно умный для пацана, — покачал я головой, отчетливо чувствуя, как на плечи ложится свинцовая плита усталости.
— Спать тебе надо, — вновь повторил Мишаня. — Можешь себе спокойно покемарить, а я посторожу.
Наутро раздосадованный Сенечка облазил все воздуховоды и явился с канистрой, из горловины которой торчала тряпка.
— Дурилка, — развел он руками, ставя смрадную жидкость на пол. — По сути, ни черта не может, но если поднакопить газов да выпустить их одновременно в комнату с плохой вентиляцией вроде нашей, то похлеще любого снотворного.
В дверь ввалился Дима и, схватившись за живот, снова исчез. Пира с самого утра безостановочно тошнило, и он заладил отлучаться до ветру, выбрав для своих страданий грибок на детской площадке.
— И ведь знали, где остановимся. — Я почти на автомате провел ладонью по голове, отметив странность. Волосы на черепе и вовсе перестали расти. Будто мой организм, решив не тратить ресурсы на выращивание волосяного покрова, решил этим и вовсе не заниматься. — Знали, что будем в одном помещении.