— Мне нужно на работу.
Он прижимается к моей спине, и обхватывает меня за талию. Я злюсь на свое глупое сердце, реагирующее на его прикосновение. Я злюсь еще больше, потому что слезы стекают по моим щекам, и я ничего не могу с эти поделать.
— Я никогда не говорил этого, — почти шепчет он, — потому что слова не в состоянии выразить…
Я открываю последний замок и хватаюсь за дверную ручку, и тут до меня доходит смысл сказанных им слов. Я замираю, прислонившись лбом к двери, заставляя себя дышать. Люк разворачивает меня к себе, его ладони ложатся на мое лицо. Он не сводит с меня взгляда.
— Боже, я люблю тебя. — Его глаза сияют. — Я люблю тебя всем своим существом.
Его голос срывается на последнем слове, и он делает глубокий вдох. Его губы плотно сжимаются, прежде чем он отводит от меня взгляд.
Он отходит к кухонному столу, немного пошатываясь, и опирается на него, чтобы не потерять равновесие. Мое сердце сжимается, когда я вижу, как его голова опускается, и он замирает.
— Я так люблю тебя, что это причиняет боль, — наконец произносит он так тихо, что я едва могу его расслышать.
Я все еще стою возле двери как вкопанная. Я пытаюсь открыть рот, чтобы что-то ответить, но не знаю, что я могу сказать. Мой мозг не в состоянии подобрать нужных слов, и даже если он сумел бы, я была бы не в состоянии произнести их.
Он отталкивается от стола, подносит руку к лицу и медленно оборачивается ко мне, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Он откидывает голову назад, закрывает глаза и пытается восстановить дыхание.
— После семи тысяч лет я был уверен, что познал и испытал абсолютно все. — Он вздрогнул, затем снова посмотрел на меня; его взгляд был полон муки. — Я понятия не имел, что подобное возможно. — Он поднес кулак к сердцу, там его и оставил. — Я и представить себе не мог, что буду так остро в чем-то нуждаться… в ком-то… так всепоглощающе.
Он умолкает и снова опускает голову. Прежде чем я успеваю сообразить, в чем дело, мои ноги сами идут к нему, а руки обнимают его. Я опускаю щеку ему на грудь и слышу, что его сердце колотится так же быстро, как и мое, когда он заключает меня в объятья.
— Ты — моя жизнь, Фрэнни, — выдыхает он мне в волосы. — Господи, ты для меня все.
Он отрывает меня от земли, покрывая поцелуями, и следующее, что я осознаю, что одежда сорвана, а мы лежим в его постели. Его поцелуи становятся глубже, даже при том, что я понимаю, что это в принципе невозможно, словно его душа проникает в мою душу. И его душа наполнена такой всепоглощающей любовью, что слезы снова наворачиваются мне на глаза. Он отстраняется и вытирает мои слезы, я замечаю, как дрожат его пальцы, и вижу вопрос, застывший в его глазах.