— Того, что старуха не смогла сделать! — Непонимание было написано в глазах парня такими большими буквами, что Камилла потеряла терпение. Приблизив лицо так, что они почти соприкасались носами, она прошипела:
— Избавь меня от него! — Глаза девушки искали ответ в лице Найда. На веснушчатом лбу выступили капли пота. — Вытащи его из меня и делай с ним все, что хочешь. Он твой!
Понимание ударило его, скрутив внутренности в холодный скользкий узел. «Камилла хочет избавиться от ребенка! Она просит меня о помощи, потому что верит, что я — колдун. Не просто колдун, а Темный! Она предлагает мне свое нерожденное дитя, потому что в народе ходит поверье, что Темные используют тела нерожденных для приготовления самых страшных, запретных эликсиров, дающих им невероятную власть. Какого же Камилла обо мне мнения! Или кто-то навел ее на такие мысли?»
— Ты сказала… старуха не смогла… Значит — ты уже пыталась?.. — Казалось, слова обжигали язык.
— Ведьма дала мне отвар, но я не скинула. Ведь ты мне поможешь, правда, Найд? — Он ощутил, как тело Камиллы прижалось к нему. Грубая шерсть платья защекотала кожу на обнаженной груди, девушка пристроила его руку к чему-то горячему в складках своей юбки, надавила…
Он вырвался, дрожа с ног до головы, с трудом сдерживая рвотные спазмы.
— Я не могу!
Мысли скакали с предмета на предмет: «Старуха, должно быть, — это Болотная Бабка, которой пугают детей в Горлице. Ходят слухи, что живущая среди топей вдова — ведьма. Но откуда отшельница знает про меня? И с чего она возвела такой чудовищный навет?»
— Конечно, можешь! — Слепая вера, звучавшая в голосе Камиллы, выбила почву у него из-под ног. — Стоило тебе дотронуться до меня, и ты уже знал, что я в тягости, хотя ни мать моя, ни сестры ни о чем не догадываются. Ты травы знаешь. Если у кого конь охромел или корова не разродится, тебя зовут. Тебе сила дана.
Припев мельниковой дочки о силе уже сидел у Найда в печенках. Он хотел было напомнить девушке, что она не корова, но вовремя сдержался.
— Ты не поняла. Я не могу убить твоего ребенка, — лицо Камиллы искривилось при слове «ребенок», которого она сама, заметил Найд, избегала. Он продолжал, пытаясь поймать ее бегающий взгляд: — Твое дитя прекрасно, Камилла. Его сердце бьется, у него большие глаза и пальчики на руках. Десять пальчиков, как полагается, — он пытался передать красоту своего видения молодой матери, но его слова были неуклюжими, бесцветными, и лицо ее оставалось застывшим, как каменная маска. Найд неуклюже закончил: — Я не убийца, Камилла. И я не Темный.