Бруно заткнулся, тиская ноющие покрасневшие пальцы. Найд не удержался и послал в его сторону злорадный взгляд, но преподобный Феофан умел испортить удовольствие своим подопечным:
— Анафаэль! Двадцать «Аве люцис» и мытье того же пола.
— А мне-то за что? — не выдержал такой несправедливости Найд.
— Десять «Символ веры» и горох!
Настала очередь Бруно торжествующе ухмыляться. Найд гордо вздернул подбородок, а сам старался припомнить, сколько же строчек было в «символе» — сорок или пятьдесят? Определенно, это была самая длинная из выученных им пока молитв. «Значит, стоять мне коленями на сухом горохе в общей спальне, пока Бруно будет пялиться из-под одеяла. Уж он-то глаз не сомкнет, пока не удостоверится, что я все оттарабанил, не пропустил ни словечка». Найд начал серьезно подумывать о том, чтобы покинуть обитель до наступления ночи.
Выпроводив восвояси обоих новициев, преподобный Феофан взял навостренное перо, обмакнул в чернильницу и на мгновение задумался, склонившись над чистым листом пергамента. Наконец приняв решение, он размашистым почерком начертал несколько строк, посыпал их песком и запечатал свиток крупным перстнем с аметистом.
Выйдя из-за стола, настоятель приоткрыл дверь кельи. Брат Макарий, вызванный вместе с послушниками, терпеливо ожидал, переминаясь с ноги на ногу, в коридоре. Монах выглядел растерянным, борода вопросительно топорщилась, легкие кудри стояли вокруг головы, как рыжая аура. Преподобный пригласил его внутрь и начал издалека:
— Скажи мне, брат, этот Анафаэль справляется с послушанием?
— Ась? — Макарий вздрогнул, будто вырванный из собственных мыслей. Очевидно, вопрос оказался для него неожиданностью. — Да, отче, нареканий у меня нет. У мальчика чудесное чувство цвета, прекрасная память и верный глаз. При должном обучении — а такое получают в обители — Анафаэль может стать искусным мастером по краскам.
Настоятель кивнул:
— Это радует. А что между ним и Бруно, какая кошка пробежала?
Монах почесал бороду:
— Да так, пустое это. Мальчишество. Доказать друг другу пытаются, кто из них в своем деле искусней.
— Гордыня, — покачал головой Феофан. — Тебе лучше за своими ягнятами присматривать надобно, брат. А то в книгах святых рисуют, а написанного в них не видят. Но довольно об этом, — оборвал сам себя настоятель, отводя взгляд от заалевших под бородой щек Макария. — Пошли голубя в Тис. Я написал письмо преподобному Агапиту, — настоятель поднял со стола свиток с едва засохшей печатью. — Надеюсь, он не откажется прислать в обитель своего экзорциста.
— Экзорциста?! — всплеснул руками монах. — Из-за выдуманной двумя детьми истории с привидением?!