— Чем ты пожертвовал ради достижения цели? — Взгляд Мастера был пожаром, разгоравшимся все жарче и жарче. Каю казалось, что его кровь, вытекающая на дощатый помост, начинает дымиться. — Смотри, чем я пожертвовал ради своей.
Одним движением маг стянул с правой руки перчатку. Изящная белая кисть, пальцы, как всегда унизанные перстнями с крупными самоцветами. Их было всего четыре — длинных мраморных пальца, чуть подрагивавших от ярости владельца. На месте пятого торчала гладкая культя, слишком короткая, чтобы на ней могло удержаться кольцо.
Кай не мог отвести взгляда от изуродованной руки, хотя пожар палил его, и судороги боли терзали тело, заставляя бесконтрольно корчиться. Какой же силой должен был обладать маг, способный сотворить такое с темным Мастером?!
Очевидно, удовлетворенный реакцией, Ар натянул перчатку, скрывавшую увечье. Он снова овладел собой, движения стали ровными, голос — безмятежным:
— Все те, чью кровь ты пролил на песок Минеры, умерли ради Фламмы. Новые будут умирать, еще и еще. Пока он не согласится учить тебя. Пока ты, — черный палец Мастера уперся в слугу, — не принесешь жертву!
Слова мага бились в голове Кая, как дикие птицы в клетке, без смысла и выхода. Наконец он собрался с силами и поднялся на колени, скользя в собственной крови:
— Кто… Кто сделал это с вами, херре? — едва слышно произнес он, глядя на черную перчатку, и напрягся, ожидая, что Мастер снова выйдет из себя. Но этого не случилось. Маг задумчиво изучал его лицо, в углах губ трепетала тень улыбки:
— Скорее всего, он уже мертв. А если все-таки выжил, — Ар любовно погладил кисть с недостающим пальцем, — то его добьешь ты. Когда будешь готов. Скоро.
Маг перевел темный взгляд на простиравшуюся перед помостом, забитую зеваками и торговцами площадь. Кай обернулся. Казалось, за то время, что Мастер и слуга говорили, пустынный ветер источил окаменевшие людские фигуры. Они разрушались все быстрее и быстрее, струйки песка бежали с застывших лиц, как ручейки серых слез. Черты размывались, глаза сползали вниз по щекам, волосы осыпались прахом. Кожа оплывала, обнажая мышечную ткань, руки теряли пальцы, а лица — носы и уши, будто разъедаемые проказой. Через несколько минут перед помостом остались только безмолвные ряды скелетов, один за другим распадающиеся, поднимая облачка серой пыли, тут же уносимые ветром.
Кровь, что еще осталась у Кая в жилах, превратилась в лед. Церрукан по-прежнему стоял вокруг, стремясь проколоть небо шпилями своих зиккуратов, но город был пуст и мертв, как выбеленный песком хитиновый панцирь краба.