Он ждет Иву. Не каждую ночь кухаркиной дочке удается ускользнуть из людской незамеченной, да еще и прихватить с собой недоеденную слугами кашу. Но он терпелив. Ива не приходила уже два дня, значит, наверняка появится сегодня. У него важное дело. Он ждет Иву.
Ее шаги почти не слышны среди обычных ночных шорохов. Но он научился узнавать их звук и радоваться ему. Ива уже близко. Но что-то не так. Она не одна в темноте. Он приникает глазом к знакомой щели. Ночь безлунная. Воздух тяжел предчувствием грозы. Все, что он видит, — только тени, игра теней в отсутствие света.
Черный силуэт заступает дорогу маленькой фигуре. Сзади появляется высокий, страшный, темный. Сдавленный крик. Бряканье упавшей в засохшую грязь миски.
— Так вот кто подкармливает щенка?! Мешает мне натаскивать полукровку? — В голосе Эрэ слышится неприкрытое торжество. — Накажи ее, Симург!
Рука Анафаэля сжимается на деревянном обломке. Нет, не сейчас! Дождаться, когда Эрэ будет один. Ему не справиться со взрослым, с воином.
Маленькая тень бросается в сторону. Большая страшная замахивается. Удар отрывает маленькую от земли. Она падает с тупым неживым звуком, как тряпичная кукла. Что-то не так. Ива? Ива!
Ни Симург, ни Эрэ не смотрят в его сторону. Когда они оборачиваются на звон цепи, Анафаэль уже почти на расстоянии удара. Почти. Глаза Эрэ расширяются — два блестящих медяка в темноте, — когда он видит заостренную палку в руках щенка. Страх приковывает его к месту. Страх воняет мочой. Анафаэль бьет что есть силы. Деревяшка входит глубоко в мягкую плоть — в бок Симурга, успевшего отпихнуть господина. Одним ударом воин отшвыривает щенка от себя. Зажимает руками бок. Сгибается пополам, выкрикивая хриплые проклятия. Между пальцами сочится и капает на землю черная влага.
Анафаэль не смотрит ни на него, ни на всхлипывающего в грязи Эрэ. Он видит только Иву. Он не может дотянуться до нее, не пускает цепь. Глаза девочки уставились прямо на него, не мигая. Свет в них погас. Там, где ее щека касается земли, грязь темнее, и темнота расползается, расползается… Где-то далеко гремит гром.
Найда трясло от холода. Только теперь, когда безумный бег через чащу и переход через болото кончились, насквозь промокшее тело охватил озноб. На стук в дверь никто не ответил. Только дождь шептал в высоких кронах, топтался по дерновой крыше, щекотал ледяными пальцами шею. Дождь хотел сказать что-то, хотел предупредить — или напомнить?
Парень постучал еще раз, настойчивей. Рука заметно тряслась, изо рта шел зябкий пар, не успевавший рассеиваться в насыщенном влагой воздухе. Неужели Найрэ бродила по лесу, в такую-то непогоду? Коза ткнулась головой под колени незваному гостю, сердито заблеяла. Ее круглые янтарные глаза будто говорили: «Ну, глупый человек, долго еще стоять будем? Или, может, додумаешься дверь открыть?»