— Не-а. Я никак не могу уловить связь между открытой дверью и покойником. По мне, так все гораздо проще: консьерж снизу сообщил Карловичу, что мы уже поднимаемся, вот он и открыл дверь заранее.
Желая подтвердить свои слова, Шурка решительно схватился за латунную ручку и громко крикнул:
— Серафим Карлович, разрешите?
Мы с Манькой вытянули шеи в ожидании ответа. Сначала ничего не было слышно. Потом из недр квартиры раздался скрипучий старческий голос:
— Вы опоздали на десять минут, молодой человек. Я слишком дорожу своим временем, чтобы позволить себе роскошь ожидания. Входите же скорее!
— У-у, фашист дряхлый! — проворчал Шурка, переступая порог квартиры антиквара.
Мы с подружкой почувствовали заметное облегчение оттого, что не придется иметь дело с трупом, и тоже вошли внутрь.
Я с любопытством осмотрелась. Вопреки ожиданиям, стены оказались вовсе не круглыми, а самыми обычными. Зато обстановочка впечатляла! Думаю, не каждый музей может похвастаться такими экспонатами: бронзовые статуэтки, золоченые часы, картины в тяжелых рамах, которые сами по себе производили внушительное впечатление. Конечно, я не эксперт в области живописи, но почему-то у меня возникло ощущение, что работы Репина, Серова, Левитана и других мастеров, которые мне не удалось опознать, — подлинные. С потолка свисала тяжелая люстра — сплошь хрусталь и позолота. Мебель тоже была в порядке, в том смысле, настолько антикварная, что даже подходить к ней было страшно. В голове моментально всплыла табличка: «Руками не трогать». Возле изящной низенькой кушетки в агрессивной позе застыло чучело черной пантеры.
— А-а… — начала было Маруська, но под строгим взглядом Шурки осеклась, зажав рот ладошкой.
— Проходите в кабинет, — позвал все тот же скрипучий голос. — Можете не разуваться.
Я посмотрела на свои полусапожки, потом на афганские ковры ручной работы. Неловко как-то топтать произведения искусства сапогами, пусть даже эксклюзивного испанского производства. Сразу вспомнился фильм, где разъяренные матросы и солдаты шлепали кирзачами по мраморным лестницам и ценнейшему паркету Зимнего дворца. Шурка с Маруськой, похоже, сомнениями особенно не терзались. Они смело двинулись на зов хозяина. Со вздохом сожаления, чувствуя себя вандалом, я последовала их примеру.
В кабинете антиквара одна стена все ж таки была полукруглая, та, которая с окном, а вот мебель — все тот же антиквариат.
«Вот бы в туалет заглянуть», — возмечталось мне, но вовсе не потому, что приспичило. Просто было интересно: может, у Серафима Карловича и горшок в стиле «Людовик какой-то»?