МАУРИСЬО. Отведите ей — комнату окнами в сад и представьте ее нашим. Она начнет завтра же утром.
ЭЛЕНА. Слушаюсь. Сюда, сеньорита. (Идет к левой кулисе.)
Изабелла протягивает руки Бальбоа.
ИЗАБЕЛЛА. До свидания, сеньор! Это было чудесное похищение! (Идет к двери.)
Маурисьо останавливает ее.
МАУРИСЬО. Минутку, коллега. Прорепетируем сейчас. Вот пустырь. Тут решетка. Начинайте!
ИЗАБЕЛЛА (улыбается счастливой улыбкой). Так?
МАУРИСЬО. Так. Большое спасибо.
Изабелла уходит, глядя на него и улыбаясь. Маурисьо стоит, не опуская поднятой для приветствия руки. Кажется, несмотря на его теории, улыбка слишком взволновала его. Наконец идет к картотеке, рассеянно просматривает карточки, насвистывает, но взгляд его все время обращается к двери. Бальбоа осторожно кашляет, чтобы привлечь его внимание. Маурисьо резко оборачивается.
О, простите, я совсем забыл. Слушаю вас, сеньор…
БАЛЬБОА. Бальбоа. Фернандо Бальбоа.
МАУРИСЬО. Надеюсь, моя секретарша ввела вас в курс дела. Вы уже не боитесь?
БАЛЬБОА. Да, все прошло. Я бы даже посмеялся, если бы не то печальное дело, которое привело меня к вам. Трудно говорить, как-то пересохло в горле.
МАУРИСЬО. Если только это, мы все сейчас уладим. (Открывает дверцу стенного шкафа.) Виски? Херес?
БАЛЬБОА. Что-нибудь, все равно.
Маурисьо наливает вино.
Когда доктор рекомендовал мне вас, я не слишком надеялся. Но после всего, что мне рассказали, я вижу: он был прав. Если кто-нибудь в мире может спасти меня, то только вы.
МАУРИСЬО. Мы сделаем все возможное. (Протягивает ему бокал.) Говорите совершенно откровенно.
Пока сеньор Бальбоа говорит, Маурисьо делает заметки.
БАЛЬБОА. Придется начать с давних времен, но я ненадолго задержу ваше внимание. Представьте себе большое счастливое семейство. Внезапное несчастье оставляет в живых только нас с женой и нашего внука. Мы так боялись его потерять, что не были в достаточной мере строги. В этом — единственная наша вина. И вот началось: подозрительные знакомства, ночи вне дома, карточные долги… У бабушки пропала одна из драгоценностей… Но — «это буйная голова, не говори ему ничего». И я не говорил. Когда я наконец решил вмешаться, было уже поздно. Однажды он вернулся домой на рассвете, глаза у него были потухшие, и я не узнал его голоса. Он едва еще стал юношей, но уже перенял все повадки взрослого негодяя. Когда я вошел, он пытался взломать мой письменный стол. Произошла сцена, о которой я не хотел бы вспоминать. Он кричал на меня, пытался поднять на меня руку. Мне было очень больно, но я ударил его по лицу и выгнал из дому.